Сообщений в теме: 63

[стрелец]

Не надо на маяке купаться, грязно там стало.

Спасибо, больше не будем...

[Brut]

Не надо на маяке купаться, грязно там стало.

Когда там чисто было Вас и в проекте даже не было

[Sergruss]

Дело в том, что я еще помню, когда там была видимость до 30 метров, но дело прошлое.
Неоднократные осмотры данного места летом 2003 - 2004 годов до глубин 18-20 метров убедил меня в том, что то, та уникальная биосистема, которая сохранялась на маяке вплоть до начала 90х к настоящему времени не только уничтожена, но и восстановлению не подлежит.

[стрелец]

По тропе, по реке Амба, углубляюсь в урочище. Низинная пойма сменяется коренным лесом. Под ногами, то шуршащая листва, то пышные мхи, то мари. До сопок, по большой воде, все это тоже острова. Кедры и тополя в три обхвата впечатляют. На террасах сопок, в дуплах таких старых тополей, белогрудые медведи устраивают на зиму свои берлоги. Сейчас они здесь, в низине. Пока не выпал снег, у них другая забота. В основном, это поиск сладкого после заморозков дикого винограда. Он попадается на припеках небольших, защищенных от ветра лесом проток. Остановившись передохнуть и полакомиться ароматным деликатесом, сверившись с картой, подозреваю, что Василий немного ошибся с азимутом. Такое, для профессионального охотника, знающего свой участок от и до, маловероятно. Возможно, он намеренно отправил меня в обход места, через которое мне, по тем или иным причинам, идти не следовало. Иду не спеша, внимательно осматриваясь. Тигров не видно, но они здесь есть, и я об этом помню. Дочь шамана говорила что там, где только что был тигр остается сильный, резкий запах, который не спутаешь ни с чем.
Прежде чем перейти по толстому стволу дерева через заболотившуюся протоку, замечаю на потемневшей от времени гладкой, без коры, поверхности следы когтей. Их размах и рисунок, не оставляет сомнений в том, что такого размеров кошачьей лапкой обладает только один зверь. Представляю себе, как величественно переходил «котик» по этому стволу дерева, подцепляя его чуть с боков когтями или гордо возлежа на нем.
Пока время позволяет, иду по азимуту и через некоторое время выхожу к террасам горы Ульма. Здесь уже мне ничего не остается, как круто забрать вправо и по звериной тропе двигаться вдоль крутого склона. Солнце уже низко, а ночевать в урочище, зная, что где-то неподалеку есть безопасный ночлег, мне совсем не хочется. Не знаю, на сколько длиннее стал мой путь, но, начинает смеркаться и, на всякий случай, я уже присматриваю место, подходящее для ночлега. На нем должны быть не только вода, дрова и ровная площадка для установки палатки. Лучше, если это место будет просматриваемым со всех сторон и во все стороны, хотя бы на двадцать-тридцать метров. И еще одно очень важное условие: надо быть уверенным, что разожженный огонь не принесет беды. В тайге сейчас сушь.
Уже в сумерках, я вышел на истоптанный копытами изюбрей солонец. В стороне от него, на деревьях, заметил старую засидку, с которой охотятся на изюбрей и косуль, а от неё, еле заметную тропинку вглубь леса. Эта тропинка наверняка не звериная и приведет меня или к избушке или к реке.
Так и есть. Не пройдя и четырехсот метров, выхожу к беседке с обеденным столом, летней кухоньке и двухэтажной избе. На избушке табличка, извещающая, что этот дом построен по инициативе WWF и какой то японской фирмы. Судя по всему, построен, как базовый лагерь для экологического воспитания молодых удэгейцев и других юных жителей Приморья.
В беседке пара скучающих, городских по виду, мужиков. Один крупный, как раздувшийся шар, другой, кажущийся мелким в сравнении с товарищем, вполне нормального телосложения. На столе недопитая бутылка водки и остатки закуски. Это клиенты. Их гиды, удэгейцы отъехали на бате, в другую избушку за мукой, что бы пожарить пойманных ими хариусов. Усмехаюсь, ловя себя на мысли, что эта колоритная пара не очень то похожа на людей заинтересованных в экологическом воспитании. Из беседы с ними узнаю, что оба они бывшие моряки торгового флота обошедшие на судах практически весь мир, а теперь вот решившие порыбачить на Бикине.
Тем временем подъехали и их гиды. Это два молодых парня. Отрекомендовавшись, что от Василия, говорю что хотел бы у них переночевать. Парни не против. Один из них, сославшись на усталость, отправляется поспать в домик, второй радостно соглашается, когда я вызываюсь помочь ему жарить рыбу. Ужинали вместе. Тем временем стемнело, и клиенты выразили желание поехать мышачить. Так здесь называют ночную ловлю ленка и тайменя на искусственную мышь. Во время миграции реку часто переплывают белки, а мыши нередко просто сваливаются в быструю воду со скальных обрывов или крутого, подмытого течением берега. Приметив, что такими пловцами любят полакомиться и зверь-рыба таймень и крупный ленок, люди приспособились ловить их на искусственные, имитирующие попавшую в воду мышь, приманки. Раньше их делали из дерева и обшивали беличьей шкуркой. Сейчас, чаще всего, делают из плотной пористой резины и твердого пенопласта. Мышачить отправляемся вместе. Я читал и слышал о такой рыбалке, но самому так ловить еще не приходилось.

[Sergruss]

Главное чтобы "мышь" не намокала, и давала ровные "усы" при проводке, для этого и берут резину.

[стрелец]

Главное чтобы "мышь" не намокала, и давала ровные "усы" при проводке, для этого и берут резину.

"Главного" здесь много.. А пористую резину на головку комбинированной "мыши" применяют, скорее для веса.. "Ровные усы"- это, скорее, для самоубеждения. что "все аккуратненько". Поддерживает веру - помогает удаче..

[Sergruss]

Еще нужно, чтобы рыба была

(В конце 80х, немного южнее этих мест, после того, как по долине пронесся тигриный рык, мы с друзьями решили, что в речке рыбы нет, и лучше всем вместе отправиться в лагерь )

[стрелец]

Берега и лес черным туннелем сплелись над медленно движущимся по протоке батом. На носу и корме молодые удэгейцы с шестами. Носовой в свете фонаря высматривает подводные корчи и мели. Струящаяся вода воспринимается как нечто живое, таящее в не просвечиваемой лучом фонаря темной глубине неведомое. Как тут не вспомнить удэгейские легенды об обитающем на Бикине гигантском, переворачивающим баты змее, рассказы о бесследно пропадающих на его берегах людях. Торчащие над водой, причудливо переплетенные корневища в отражаемом на них движущейся водой свете кажутся живыми, тянущимися к нам лапами.
Выбравшись из протоки и заведя мотор, идем дальше на малом ходу уже в кромешной темноте. Надеюсь, парни знают что делают. Оказаться ночью за бортом не хочется. Там перекаты и омута с водоворотами, отходящие в сторону протоки с заваленными топляком руслами. Откуда, если затянет мощным, уходящим под завал течением, и при свете дня выбраться почти без шансов.
Ощущение тревожного и таинственного прерывает шуршание носа бата по гальке. Выпрыгиваем за борт и втягиваем бат на остров-отмель. Первым делом - осветить все вокруг. В отличие от таинственного змея, медведи более реальная опасность, с которой и днем можно столкнуться буквально нос к носу.
В идеале для такой рыбалки нужна совершенно темная, безлунная ночь. Недопустимо и использование фонарей. В полной темноте, доверяясь только ощущениям, взмахом спиннинга отправлять «мышь» к противоположному берегу, чуть выше по течению. Да так, чтобы шлепок упавшей в воду приманки был наиболее естественным. Затем подмоткой лески на катушку и короткими подергиваниями кончиком удилища эмитировать панику и движения упавшей в воду мыши так, чтобы рыба обманулась и приняла пенопластовую с резиновой головкой приманку за перепадающий ей время от времени теплокровный деликатес.
На деле пользоваться налобником все же приходится. Чтобы не поскользнуться, заходя в воду в высоких болотных сапогах, чтобы поправить захлестнувшиеся за леску тройники, чтобы осветить противоположный берег, дабы не повесить «мыша» на прибрежные коряги.
Уйдя в сторону, ловлю в дальнем нижнем конце острова. Заброс, другой, - пока безрезультатно. У тех, что сверху, уже есть промах. Иногда таймень или ленок бьют по «мыши» хвостом прежде, чем заглотить ее. Или просто не успевают схватить быстро движущуюся приманку, промахнувшись и шлепнув пастью по воде. В такие моменты лучше имитировать панику мыши, чуть подергав приманку на месте, а затем потянуть ее к берегу уже с меньшей скоростью. Но одно дело - теория, другое дело - практика. Когда не видя в темноте почти ничего, кажется, что ты все делаешь не так.
Свой налобник я потушил и включаю его только тогда, когда кажется, что сзади, на берегу, есть какое-то движение.
Время от времени луна ненадолго выглядывает из-за облаков, освещая поросшие лесом зубчатые вершины сопок и пушистые вершины кедров над ними. В эти мгновения я вижу и то место, куда шлепается забрасываемая мною «мышь», и «усы» расходящиеся от движущейся приманки по поверхности воды. Луна вновь скрывается за облаками, и в этот момент я одновременно слышу и всплеск-шлепок, и ощущаю рукой, держащей спиннинг, короткий рывок. Чуть зазевавшись, подсекаю, но безрезультатно. На том конце лески лишь вес «мыши». Возможно, рыба лишь только ткнула приманку или ударила её хвостом. Однако, проявленный интерес - это уже кое-что. И это «кое-что» придает уверенности в том, что чудо случится. И оно случилось. Через проводку, буквально через пару оборотов катушкой вновь рывок, и после подсечки леска натягивается струной. Подтягиваю сопротивляющуюся рыбу спиннингом, и удерживая удилище в напряжении, подматывая катушку, выбираю образовавшуюся слабину.
Если это и таймень, то явно не тех размеров, которые можно считать трофейными. По установленным на Бикине правилам, таймень весом менее шести килограмм считается мелким и должен выпускаться назад в реку.
После непродолжительного вываживания вытягиваю на отмель позарившегося на «мыша» вполне приличного двухкилограммового ленка. Для первой такой рыбалки вполне не плохо.
У рыбаков вверху тоже ленок.
Безрезультатно покидав еще с полчасика, возвращаемся «на базу». Завтра парни-удэгейцы грозятся свозить нас на высмотренную ими днем протоку специально за ленками. Эта протока где-то в паре километров выше по течению. Два километра пути и сбереженные силы при таких условиях продвижения - это совсем не мало.

[стрелец]

Утром едем на протоку Нерестовую, куда заходит на икромет поднимающаяся с Охотского моря по Амуру, Уссури, а затем и по Бикину кета. Говорят, что она доходит до самых верховий. Несколько лет кеты здесь почти не было, но вот в прошлом году пошла. Попрощавшись с живущими у избы кошками и их умильно спящими у кострища в рядок котятами, гружу в бат свой рюкзак. На траве иней, под утро приморозило. Через туман над рекой, красиво подсвечивая его, пробивается поднявшееся над сопками солнце. Причаливаем на косе там, где протока вновь соединяется с основным руслом. Здесь неплохое место для рыбалки. Один из парней-удэгейцев ловит небольшого ленка. Через несколько забросов везет и мне. Удается изловить кету, которая на блесну ловится не часто. Изредка хватает блесну из раздражения, идя на нерест, или охраняя кладку икры, отложенной в ямку на галечном дне. Несмотря на то, что поймать крупную рыбину приятно, да и красная рыбка не помешала бы к столу самому, отдаю ее морякам. Впереди еще день пути, и сейчас для меня это только лишний вес. Увлекшись рыбалкой, налегке ухожу вверх по Нерестовой. Через некоторое время слышу с основного русла два выстрела. Возвратившись, застаю на косе лишь свой рюкзак и пару гильз рядом с ним. Наверное, ребята решили сменить место рыбалки и выстрелами, одновременно, и предупредили меня, и пугнули находившееся по близости зверье. Они понимают, что застать на косе порванный медведем или росомахой рюкзак для человека в пути не самый приятный сюрприз.
Сегодня в моих планах дойти до условной границы, разделяющей верхний и нижний Бикин. Это - впадающая в Бикин река Леснуха или, как называют ее местные, - Метахеза. В устье реки есть барак, к которому я, собираясь на Бикин, собирался выйти от поселка Восток, на реке Дальняя. Это урочище Метахеза, где в начале двадцатого века был один из хуторов старообрядцев и стойбище удэгейцев. Там же и естественная граница произрастания дикого Женьшеня. Пока погода располагает, и можно остановиться там на два-три дня.

Прикрепленные изображения

• 

[стрелец]

+

Прикрепленные изображения

• 

[стрелец]

+

Прикрепленные изображения

• 

[стрелец]

Ухожу по протоке и вновь погружаюсь в другой мир. Отличный от основного русла, по которому время от времени, то вверх, то вниз проходят лодки обслуживающие туристов оставляющих после себя на косах кострища и пластик и другой мусор. Те, даже по нужде или за дровами не отходят реки далее расстояния прямой видимости. В лучшем случае это двадцать- тридцать метров. Здесь же, только мир зверей и рыб. Веером разбегаются из под ног хариусы, волнуя гладь воды, отходят ленки и другие крупные рыбы. На дне протоки колонии мидий и жемчужниц. А над головой, в высоких сплетшихся кронах шуршат сухие, многоцветные в лучах освещающего их солнца, листья. До первого сильного ветра, до первого сильного ветра.
Идти по этой протоке легко. Где-то по обнажившимся отмелям, где по мелководью, где подмытым течением берегом. Вдыхая пряный запах листвы, хочется полностью расслабиться, но надо быть начеку. Забота о безопасности доведена до автоматизма. Уже не задумываюсь, когда в пути крикнуть очередное «хоп», когда посидеть покурить, подождав, что бы попутный ветер разнес запах табачного дыма по направлению твоего предстоящего движения. Даже когда, скинув с плеч рюкзак, я ложусь на него спиной передохнуть, в руках наготове ружье, глаза и слух настороже. Но я понимаю, что если на пути моем встретится «неправильный» медведь и решит на меня всерьез поохотиться, все мои меры ничтожны. Его ничто не остановит. Тигра – тем более. Потому, как бы хорошо не было на тенистой протоке, радуюсь, выйдя с нее опять на освещенное солнцем основное русло. Здесь зверье часто видит людей и больше их опасается.
За корягами, за которыми искусственное затишье, у самого берега, нередко стоят, и завидев меня, срываются с места ленки. Напротив одного из завалов хороший омут, где может затаиться таймень. Оставив рюкзак на берегу, выбираюсь на завал со спиннингом. Пока пробую ловить, то на блесну, то на воблер, черная, с темно-вишневыми плавниками спина действительно выворачивается неподалеку. Да таких размеров, что если такой вцепится в мою снасть, то скорее меня сдернет с бревен в водоворот, чем мне удастся утомить и вытянуть его на них. Поняв, что неоправданно рискую, сажусь перекурить, но, не успеваю достать сигарету, как, вначале слышу шорох, а затем, в метре от меня появляется любопытная черная мордочка с бусинками глаз. Это американская норка. Три, или четыре секунды неподвижно смотрим друг на друга. Но, стоит мне едва пошевелиться, как моя гостья, резво исчезает меж бревен.
Через час выше по реке, вижу на косе впереди меня другого похожего на норку зверя, только размерами с крупную таксу. Зверь, то скрывается в прибрежном ивняке, то вновь сбегает по галечнику к воде. Это выдра. Добравшись до той косы, останавливаюсь на ней передохнуть. Разжигаю костерок, завариваю чай, закусываю остатками холодной, добытой пару дней назад утятиной. Напротив высокий склон с яркой желтизной ясеней, красно-коричневыми пятнами листвы дубов, пушистой зеленью кедров. Чуть выше, клином вдающийся в изгиб реки мыс. Судя по карте, это и есть та самая гора Клин. До Метахезы и зимовья на ней уже недалеко. Ветер стих и солнышко припекает. На Бикине настоящая золотая осень. Можно раздеться по пояс и немного позагорать, добавив уссурийского солнышка к своему байкальско- приморскому загару.
Расслабленное состояние прерывает шум мотора. Снизу, против сильного течения, медленно поднимается пластиковая лодка с двумя пассажирами. Машу им рукой, приглашая передохнуть и попить чайку. За разговором, выясняется, что это рыбаки из Лучегорска, идущие вверх на тридцать километров, до горы и протоки Катан, в свою избушку. Угощаю их чаем и, дальше мы отправляемся вместе.

[Sergruss]

Относительно тигра можно быть абсолютно спокойным - если захочет тобой поживиться, то сделает все так тихо, что и не заметишь

[стрелец]

Не смотря на обращения через соответствующий раздел и лично к "ответственным" людям, возможности размещать фото в теме за два месяца так и не появилось. Тема закрыта.

[МашаАж]

Очень жаль! Хочется продолжения!

[стрелец]

Попутный транспорт на расстояние, которое пешком я шел бы два или три дня, конечно удача. Я знаю, что неделю назад в верховьях Бикина уже выпадал снег. В это время года погода здесь может стать зимней в любой день. И, конечно, хочется больше успеть за отпущенное мне благодатное время. А денек действительно на радость. С реки видно гораздо больше, и пейзажи сменяют один другой. Синь небес и реки с разноцветьем становящихся все выше и все чаще прижимающихся к быстрому течению сопок, плывущие по воде и слетающие с деревьев листья с их тонким пряным ароматом – все смешалось в душе в какое-то щемящее радостное чувство настоящего счастья. Того, которое ни с чем не спутаешь и никогда не забудешь. Просто впитываешь его в себя, живешь и дышишь им, зная, как тебе повезло.
Оставив позади гору Клин, вскоре проплываем и урочище Метахеза. Сейчас в устье реки Леснуха лишь изба, где останавливаются рыбаки.
Отсюда начинаются труднопроходимые даже на этой с высокой посадкой лодке места. Стекая по сменяющим друг друга терассам, река постоянно меняет направление и разбивается на большие и малые рукава. Только благодаря впередсмотрящему или носовому Диме, подсказывающему управляющему лодкой Анатолию о возникаюших на пути притопленых корчах и мелях, удается избежать ситуаций, когда потерявшая скорость лодка враз может быть затянутой в мощные уходящие под завалы водовороты или разодранной в клочья об остроугольные скалистые прижимы. На обширных мелководных перекатах вдвоем с Анатолием выскакиваем из лодки и проталкиваем ее до более глубокого места вручную. В тех местах, где завал на реке сплошняком, сделаны узкие пропилы. Чтобы пройти по такому, поднимаясь вверх чуть не под прямыми углами меняющей направление реке, надо обладать не только хорошим навыком, но и чутьем. Ошибиться нельзя ни на сантиметр.
После очередного препятствия останавливаемся сменить поврежденный винт. С мелководного залива справа налетает стая уток. Влет беру пару на ужин, который по своим рецептам обязуется приготовить Дима.
Наконец и на месте. Минуем выход из протоки Катэн и на шестах заходим в неприметную мелководную проточку. Изба, отстроенная братом Анатолия, похожа скорее не на охотничью избушку, а на капитальный дом. Стены из широкого, чуть не полуметровой ширины, бруса, крыша под крашеным в синий цвет кровельным железом.
В ней пять рыболовов из Владивостока в сопровождении проводника из Красного Яра Алексея. После непродолжительных разборов все утрясается, и размещаемся в избе вместе. Вечером при свете газового фонаря общий стол. Здесь шулюм из уток, малосольная икра и удэгейская толоконь из свежевыловленного хариуса. Над рекой полная луна. С сопки за протокой и залива, который где-то выше, призывно орут изюбри. Тот, что на сопке, вначале отвечает на имитацию изюбриного зова, который Алексей, выйдя перекурить, изображает с помощью обрезанной пластиковой бутылки, потом, видимо почуяв фальшь, замолкает. Поздней ночью, выходя из избушки, один из парней слышал, как изюбри дрались на косе, на противоположной стороне реки.
Утром народ разъезжается на лодках на рыбалку. Лодки уходят вверх. Оттуда, потихоньку облавливая все интересные в этом плане места, рыболовы в течение дня спускаются вниз.
Добравшись до основного русла, тоже пробую рыбачить. На отмели, буквально в двадцати метрах от избы, свежие следы гималайского медведя. Он прошел здесь ночью, а утром мороз выдавил следы из насыщенной водой смеси песка и ила так, что они стали выпуклыми. На косе чуть ниже расположился лагерь большой компании рыболовов. Пробираюсь вверх к дровяному завалу и заманчивому в плане рыбалки омуту, но не успеваю сделать и пары забросов, как прибывшая сверху новая компания оккупирует косу напротив. Такая рыбалка становится мне не интересной. Над рекой пролетает очередной забрасывающий туристов в верховья вертолет. Затем слышу нарастающий сверху непонятного происхождения гул. Кажется, что где-то неподалеку продирается напрямик по болотам ревущий мотором полноприводный грузовик. Гул усиливается, и вскоре из-за поворота реки в облаке водяной пыли, рассекая волны и окончательно завершив «утреннюю идиллию», вылетает аэрокатер. Кажется, что после такого, на мелководной реке вся рыба должна разбежаться по протокам. Но одного ленка на обратном пути поймать мне все-таки удается. Ленок отправляется назад в реку, а я подальше от перенаселенного русла, на протоку Катэн.
Здесь тихо. На берегу лежит выдолбленная из цельного ствола дерева оморочка. Ом ороч по-нанайски – один человек, то есть лодка для одного. Мелководные перекаты протоки сменяются плавным течением, свисают над водой ветви деревьев. Всего-то сотня, другая метров от оживленного русла, а все по-другому. По перекату перехожу протоку. Пробираясь к ближайшей сопке, вдруг чувствую запах, который настораживает. Больше всего это похоже на вонь запущенного привокзального туалета или «аромат» обжитого кошками подъезда. Это запах тигра. Примерно так его и описывал мне Василий. Судя по резкости запаха, тигр только что был здесь и возможно затаился где-то неподалеку. Чтобы лучше осмотреться вокруг, взбираюсь на поваленный ствол дерева. Среди ветвей и густотравья ни шороха, ни движения. Несомненно, тигр уже знает о моем присутствии, и, вполне вероятно, сейчас откуда-то за мной наблюдают его желтые беспристрастные глаза. Выясняя, кто я, зачем здесь и как со мной поступить. Боюсь, что он слышит даже то, как от нахлынувшего враз волнения гулко бьется сердце.
Немного успокоившись и убедившись в наличии висящего на шее когтя-оберега, как можно уверенней, говорю в заросли, что не желаю ему плохого, но, если что, буду защищаться. После чего по звериным тропам не спеша, поднимаюсь на сопку. На площадке вершины взъерошенная стадом кабанов дубовая листва и ямы, выбитые гонным изюбрем. Скорее всего тем, что трубил здесь прошлой ночью. Отсюда хороший вид на раскинувшуюся меж сопками, заросшую лесным разноцветьем пойму Бикина, на становящиеся все выше предгорья Сихоте Алиня.
Вернувшись к избе, застаю в ней двух серьезного вида удэгейцев. Оба, как и большинство лесных людей, с карабинами. Самое распространенное здесь оружие карабин «Вепрь» под патрон 7,62х54 и охотничий вариант СВД – карабин «Тигр». По стволу к мушке треугольная деревянная планка, облегчающая прицеливание в сумерках. Покосившись на мое ружье, они спрашивают, здесь ли Хохол. Просят передать ему, чтобы тот в ближайшие ночи не ходил на залив, где они будут охотиться на изюбря. Выясняется, что Хохлом они именуют проводника из Красного Яра, Алексея. Советую написать ему записку, даю карандаш и бумагу. Оставленная записка лаконична: «Хохол, не ходи на Лохе». Вскоре возвращаются и рыболовы. Завтра они собираются спускаться вниз по реке, и сегодня у них копчение улова. В основном это некрупный хариус, который уже начал спускаться с верховий. Коптильня представляет собой прямоугольный каркас из жердей, размером с небольшой шкаф, обтянутый тентовым полотном. Под ним костерок-дымарь. Практикуемое здесь копчение можно назвать как полугорячим, так и полухолодным. Без холодильника или последующей обработки заготовленная таким способом рыба едва ли сохранится более недели.
Следующим утром, спросив разрешения, опробую оморочку. Без навыка и сесть в нее, и вылезти из нее не просто. После нескольких попыток осваиваю эту науку и, отталкиваясь от дна ивовыми палочками, решаюсь отойти от берега. Течение здесь плавное, глубина небольшая. Самое большое, чем я рискую, так это намокнуть самому. Ивовые палочки не моя придумка, а такая же принадлежность оморочки, как и короткое, как для каноэ, весло. Благодаря им, отталкиваясь от дна или тихонько подгребая, местные охотники могут подойти к вышедшему на берег зверю бесшумно.
Немного освоившись с управлением, ухожу по протоке вверх. Для ружья на поперечинах оморочки удобная выемка, в которой оно лежит прямо передо мной. Удивительное чувство – бесшумно, плавно скользить по водной глади, как местные лесные люди или индейцы, герои романов Фенимора Купера. Катэн, по-удэгейски – таймень. Посредине протоки - спускающаяся к воде скала, под ней большой глубокий плес. На выступающих из воды камнях остатки объеденных, скорее всего птицами, кетин.
Вода прозрачная, и рыбалка с уступа, на котором меня хорошо видно, не задается. Проплываю еще вверх, туда, где за сопкой впадает в протоку небольшой ручей. Судя по следам на берегу здесь косулий переход. Есть и свежие следы тропившего косуль тигра. Когда причаливаю оморочку к отмели и пытаюсь вытянуть ее на берег, в паре метров за спиной вдруг раздается громкий треск. Первое, что пришло голову то, что сейчас на спину обрушится тяжесть прыгнувшего на меня из засады тигра. За ружьем тянуться уже поздно, и единственным шансом на спасение будет упасть, подавшись вперед, в воду. Падая, постараться успеть вынуть висящий под рукой на поясе нож. А там, если получится, рвануть к близкой полутораметровой глубине. Так, всяко, чуть больше шансов выжить, если все не закончится мгновенно. Все эти мысли промелькнули в голове за долю секунды. Но уже в следующее мгновение стало ясно, что опасности нет. Треск кустов и шорох листьев, затихая, удалялись. Обругав себя за беспечность, осматриваю кусты и нахожу там лежку и гонные следы крупной косули. Понятно, что, путешествуя в одиночку, я, конечно же, рискую. В местах диких и насыщенных зверьем, как ни будь осторожен, этого не избежать. Но, как показывает практика, при наличии опыта, рискую я здесь ничуть не больше, чем, например, когда езжу за рулем по Москве. Спустившись на лодке чуть ниже, определяюсь с местом, во всех отношениях удобным для рыбалки. Это берег напротив сопки, чуть ниже скалы. Здесь с одной стороны укрывшись за прибрежной растительностью, я буду менее заметен обитателям вод, с другой стороны - достаточно чистый и просматриваемый, с ковром из шуршащей листвы лес.
Блеснить с висящим за спиной ружьем не удобно, но я готов смириться и терпеть это неудобство.
После первого же заброса я вижу идущую за блесной рыбину. Дойдя до берега и увидев меня, она разворачивается и уходит в глубину. Так несколько раз. Меняю снасти, темп и способы проводки, когда, наконец, чувствую короткий, так похожий на поклевку семги, рывок. Подсечка, и приятное тепло разливается в груди от ощущения мощного сопротивления на уходящем в воду конце лески. До вечера успеваю выловить отнерестившуюся уже кету, хорошего ленка, такого же размера щуку и трех двухкилограммовых таймешат. Последних отпускаю. Щука здесь отличается от привычных мне. У нее более прогонистое тело и немного отличающаяся по форме морда. А еще в ее цветах преобладают не зеленые, а золотистые и голубые оттенки. Впрочем, здесь, где субтропики встречаются с тайгой, для человека с запада многое что не так. Даже сороки здесь другие. Когда в селе Красный Яр я впервые увидел и услышал стаю голубых сорок, то не сразу и понял, что это за птицы.
Назад возвращаюсь в сумерках. Неспешно сплавляюсь, в надежде добыть к ужину утятину. Пару раз стаи уток, свистя крыльями, пролетают над протокой, неожиданно налетев со спины. Пробую вскинуть им вслед стволы ружья, но, чуть не перевернувшись, оставляю эту затею. Доплыв до другой стороны сопки, вижу у воды какого-то некрупного зверя. На его морде светлые полосы, как у барсука, размерами и расцветкой скорее похож на енота. А еще большой и пушистый хвост. Когда проплываю напротив, невиданный зверь неспешно скрывается в траве. Как оказалось позже, так и выглядят местные барсуки.
Ночью буквально в двадцати метрах от избушки недовольно «лает» самец косули – гуран. Алексей рассказывал, как однажды поздней осенью, так же компанией ночуя в избушке, открыв дверь, чтобы немного ее проветрить, на поляне прямо напротив они увидели спокойно сидящего и с любопытством разглядывавшего их тигра. Дверку тут же закрыли. Несмотря на то, что все были при оружии, ни у кого не возникло желания им воспользоваться. А еще, по его словам, тигр нередко ночью подходит к охотничьим избушкам и, оставаясь невидимым, через окно наблюдает за происходящим в освещенном пространстве внутри.
На следующий день остаюсь один. Уплыли завезшие припасы к охотничьему сезону Дмитрий с Анатолием. Проводив их, вновь ухожу на протоку. Пока не развеет натянувшую на Бикин морось, я хочу задержаться здесь.
Вечером, когда спускаюсь на оморочке к избе, в полукилометре справа слышу странные звуки. А когда понимаю что это, пробирает буквально до костей. Где-то там, в сгущающихся сумерках, я, несомненно, слышу рев тигра. Это трудно с чем-нибудь спутать. Судя по тому, что, периодически возникая, рев тигра становится все громче и отчетливее, тигр приближается. Он неспешно идет к протоке, примерно туда, где она впадает в русло. Подгребая веслом, ускоряю движение. Здравый смысл подсказывает, что надо предупредить зверя о своем присутствии, крикнуть, выстрелить в воздух. Но я плыву вдоль берега, постепенно сближаясь с ним, в надежде его увидеть. Заворожено, с ужасом в душе, слушая зверя, его древнюю как мир песнь. Тигр уже в паре сотен метров от устья протоки, и теперь его наверняка слышу не только я, но и рыбаки, стоящие лагерем на противоположной стороне реки. Там тишина, а потом вдруг шум, похожий на панику. Тигр смолкает, и следующие его, уже с недовольными нотками, рыки раздаются, уже удаляясь в глубине леса.
В избе застаю удэгейца лет сорока с молодым парнем. По внешнему виду и другим признакам Валентин не похож на человека, кормящегося лесом. Скорее на чиновника поселковой администрации. Сюда привез сына, чтобы дать тому почувствовать дух леса, их исторические корни. Увидев в моем улове кету, Валентин оживляется и предлагает приготовить из нее настоящую удэгейскую уху. Я не против. Для удэгейцев кета особенная рыба, благодаря которой, когда огнестрельное оружие им было недоступно, их стойбища кормились ей долгую зиму. Традиционно кету заготавливали острогами, выходя на плесы ночами с горящим на носу лодки в развилке смольем. В одном из дворов в поселке я видел кованые остроги на длинных шестах. И сейчас иные из удэгейцев выходят с ними ночью на реку. Но сегодня это уже не кормящий семью промысел, а скорее, дань традиции. Например, чтобы приготовить маны.
От обычной ухи маны отличается тем, что вначале в котле обжаривается лук и другие овощи, затем туда добавляется и подрумянивается мука, и только потом в котел кладется и заливается водой разделанная кета. Вкусно, питательно и необычно.
На следующий день в избе появляются еще люди. Это три рыболова с проводником и еще один удэгеец, идущий на лодке вверх, чтобы забрать живущих у его брата туристов. Попроситься в избу их вынудил моросящий второй день дождь. Проводник рыболовов мне уже знаком. Я ехал с ним вместе на подвозившей меня в Красный Яр машине. Утром они собираются подняться километров на двадцать вверх до местечка Каялу. Мне тоже пора вверх, но идти по сырой тайге, значит быть мокрым до нитки, как бы хорошо ты не был одет. В одной из лодок есть место, и я поплыву вместе с ними. Рассказав о вчерашнем демарше тигра, спрашиваю уже знакомого мне удэгейца, по какой причине скрытный обычно зверь мог так демонстративно себя вести. Тот говорит, что тигр так извещает о своей удачной охоте и предупреждает, чтобы туда никто не ходил. Добытого изюбря взрослому тигру хватает вроде как на пять дней, кабана - на три. По другой версии прошлой зимой в этом районе кем-то была убита тигрица, и оставшийся без матери тигр-подросток периодически ходит и зовет ее. Вспоминаю, что и на косульем переходе пару дней назад видел не крупный, а скорее подростковый след тигра.
Утром на реке пронизывающий ветер и дождь. Пока добираемся двумя лодками до Каялу, успеваем основательно промерзнуть и промокнуть. Прибыв на место, быстро поднимаемся на пригорок к зимовью с поникшим на флагштоке над крышей пионерским флагом. Справа от зимовья баня и небольшой лабаз. В избушке жара от натопленной печки и влажность от наших развешанных на гвоздях одежек. Хозяин зимовья и охотничьего участка - выглядящий почти стариком невысокий удэгеец. На самом деле ему чуть более пятидесяти лет. Его радостное гостеприимство сменяется унынием, когда выясняется, что в спешке сборов рыбаки забыли на предыдущей базе водку. Напарник и помощник Юры, молодой парень Андрей, готовит на печи лепешки. По просьбе хромого на одну ногу хозяина, помогаем ему натаскать под навес к избушке напиленных им в лесу сухих кедровых и ясеневых дров. Хлопая по стволу ясеня в три обхвата, хитро посматривая на нас, Юра, цокая языком, с придыханьем говорит: «баксы». Даже он в этом мощном красивом дереве видит те самые «зеленые», ради которых вырубается уникальная уссурийская тайга. И то, что на берега Бикина еще не дотянулись бригады ее истребляющих, - счастливый случай, по сравнению с остальным, вдоль и поперек изрезанным лесовозными дорогами, Приморьем. Даже отсюда, где лес девственен и зверья пока в достатке, до ближайшей лесовозной дороги чуть больше десяти километров. На соседнем участке, в зимовье на реке Дунгуза, часто гостят рыбаки, приезжающие этой дорогой из поселка Восток.
После горячего чая с удэгейскими лепешками одна лодка уходит вниз за забытой водкой. Тем временем возвращаются с охоты два постояльца Юры, нейрохирурги из Хабаровска. Охота оказалась удачной, и по этому поводу они готовы выставить на стол остатки своих запасов спирта. Хозяин сразу оживляется, занявшись приготовлением ухи. В процессе застолья он с ностальгией рассказывает, как служил в армии и дослужился до ефрейтора. Подпив основательно, он уже бьет себя кулаком в грудь и заявляет, что он комбат. Его брат Виктор, приплывший за постояльцами, подтрунивает над ним, напоминая, что тот всего лишь ефрейтор. В итоге «комбат» распаляется, и между ними чуть не завязывается драка. Усмиренный он долго и нудно выпрашивает у одного из рыбаков понравившийся ему охотничий нож.
Полнолуние. Андрей на оморочке отправляется на залив за руслом караулить изюбря.
Ушедшая вниз лодка так и не вернулась.
Предположив, что, не успев добраться засветло, те заночевали в каком-либо из зимовьев, устраиваемся на ночлег и мы. Ближе к утру сквозь сон слышу, как Виктор упрекает брата за то, что тот отправил парня на охоту одного. Упреки переходят в перебранку, а затем и в драку прямо на спящих на полу, не понимающих спросонья, что происходит, рыбаках. Совместными усилиями кое-как удается разнять братьев и, отняв у Юры топор, водворить его на его лежанку.
С рассветом возвращается Андрей. По его словам, ему удалось подплыть к вышедшему на берег изюбрю и стрелять по нему менее чем с двадцати метров. Подранок ушел, и он зовет Виктора помочь его найти. Переплываю протоку вместе с ними. В указанном Андреем месте действительно следы изюбря и гонный след от воды. Но ни стрижки шерсти пулей, ни крови нет. Пройдя по следу метров триста, возвращаемся, предположив, что Андрей промахнулся. На обратном пути на заливе удается подстрелить пару чирков. Андрей говорит, что он уток не стреляет. Разве что, когда совсем нечего есть. Мол, один раз пробовал вареную утку – не понравилось. Смеясь, говорю ему, что он просто не умеет их готовить, и что чирки, несмотря на то, что маленькие, - одни из самых вкусных уток.
Когда переплываем русло, Виктор рассказывает, как год назад по большой воде перевернулся на оморочке и еле выплыл. Утонувший карабин «Сайга» нашел лишь спустя пару месяцев, заметив его на дне по белому обтесанному камнями и течением ложу. И ничего, стреляет. Хорошая реклама Калашникову.
Тем временем, рыбаки, с которыми я приехал, уже уплыли, а доктора уже собрали свои вещи. Проводив увезшего их Виктора, ухожу прогуляться по бураннику, уходящему вверх по ручью. Буранником здесь называют пропиленную в тайге дорожку, по которой зимой можно проехать на снегоходе. Обычно она же и путик, вдоль которого во время промысла ставят капканы. Сейчас, пока нет снега, это просто тропинка, по которой можно идти более-менее бесшумно. Уйти от реки для меня здесь сейчас единственная возможность побыть наедине с дикой первозданной природой прибикинья. А она совсем близко. Отойдя по тропе метров триста, вижу на ней свежие не замытые ночным дождем крупные следы медведя. Это бурый медведь или буряк, как называют его удэгейцы.
Скорее всего, он провожал охотников, безуспешно пытавшихся утром добрать подраненного ими вчера кабана. По словам Юры, здесь ходит медведица с двумя пестунами, но рядом следов медвежат нет. Уйдя по тропинке километра на полтора, засекаю по компасу направление на реку и тропинку и ухожу с нее влево. По крутому склону поднимаюсь на седловину меж двух сопок. Когда спускаюсь с нее по другому, более пологому склону, передо мной неожиданно срывается с лежки стадо кабанов. Их россыпь растворяется в тайге внизу, оставив мне лишь висящий в воздухе запах. В азарте продвигаюсь вслед за ними, когда справа со склона сопки раздается громкий отчетливый «гав». От неожиданности замираю, соображая, откуда здесь могла взяться собака. Первая мысль об охотниках. Но удэгейцы, чтобы не привлекать тигра, предпочитают охотиться без собак. Свистнул, чтобы обозначить себя, дабы самого ненароком не приняли за зверя. В ответ со склона лишь удаляющийся шорох листвы. Тут-то и понял, что это изюбрь, услышав меня, «гавкнул», выразив свое возмущение. А еще, говорят, он может рявкнуть или прореветь так, что запросто спутаешь с тигром. Было бы неплохо к нему подкрасться, чтобы сфотографировать, но по шуршащей листве - это пустая затея. Спускаюсь в низину под приглушающее звуки журчание ручья. Здесь настоящие сумерки. Останавливаюсь передохнуть, когда боковым зрением всего в двадцати метрах от меня за деревьями вижу стоящего ко мне боком большого зверя. Цвет почти черный, и первая мысль – медведь. Замерев, оглядываюсь по сторонам, не видать ли где медвежат. Не хотелось бы случайно оказаться между пестунами и мамкой. Когда туша сдвигается, вижу что это не просто большой, а по-настоящему огромный кабан. Его габариты можно сравнить с двумя сдвинутыми торцами канцелярскими столами. От кабанов европейских он отличается вытянутостью тела и меньше выраженной горбатостью. Если такой задурит всерьез, мне едва ли помогут стоящие рядом, толщиной с руку, березки. А махина, пропахивая в листве пятаком борозды, потихоньку приближается ко мне. В патроннике пуля, но испытывать судьбу и стрелять в такое накоротке мне не хочется. А тот, все еще не видя и не чуя опасности, подошел ко мне метров на десять. Мне конечно интересна возможность хорошо рассмотреть такую зверюгу, но лучше подстраховаться. Когда кабан отворачивается, быстро беру его на мушку. Как не старался сделать это тихо, что-то выдает меня. Секач, насторожившись, на какое-то время замирает и, шумно втягивая воздух, оглядывается вокруг. Затем как ни в чем не бывало, опять продолжает свою кормежку, теперь уже удаляясь от меня. Тут я, уже осмелев, осторожно достаю из ягдташа фотоаппарат, но для хорошего фото светосилы объектива и чувствительности пленки явно не хватает. Отойдя на полсотни метров, секач остановился и как-то очень недобро посмотрел в мою сторону, затем, выдержав паузу, удалился в густой ельник, чуть прибавив шагу. Похоже, такая махина и впрямь здесь мало кого боится.
Ближе к вечеру террасами сопок выхожу к реке Каялу. Чтобы срезать путь, пересекаю заросшую высокой травой и заваленную топляком пойменную низину. Здесь на одном из деревьев замечаю подвешенный кем-то кусок полиэтилена, а под ним большой веник конопли. Я могу предположить, чья это заначка. Со времен столетней давности, когда коренные жители этих мест еще нещадно эксплуатировались китайцами, выращивание для личного потребления и курение конопли здесь не редкость. Но это, как говорится, «семечки». Гораздо опаснее любого дикого зверя, наткнуться в тайге на тех, кто выращивает эту дурь в масштабах промышленных. Случайно набредя в тайге на деляну, охраняемую нанятыми отморозками, запросто можно исчезнуть и навсегда. Сейчас в октябре деляны уже убраны, и этого можно не опасаться. От людей, с которыми встречался, я слышал о существовании посадок такого масштаба, что убирать их впору комбайнами. Специально обученные люди делают из сырья концентрат, закатывают, например, в банки с надписью «Сайра» и уже по зимникам вывозят. Говорят, что доходы от этого бизнеса в Приморье сопоставимы с доходами от рубки леса и рыбного промысла.
Над заливом, на склоне выходящей к Бикину сопки, на дереве засидка. Взобравшись в нее, сидя на ладно сооруженном сиденье, представляю, как удобно в лунную ночь здесь караулить выходящих на залив изюбрей. Перейдя сопку, спускаюсь к избе по шуршащей листве. На всякий случай подаю голос. Снизу сразу же откликается Юра. Спустившись, вижу на берегу весельную резиновую лодку, а у избы приплывшего на ней парня. Слава из Владивостока. На попутном транспорте по побережью, а потом вахтовками лесозаготовителей добравшийся почти до истоков Светловодной и уже по ней сплавившийся с рыбалкой до Бикина. Его вариант заброски конечно длинный и трудный, но зато вполне бюджетный.
Рассказываю Юре о встрече со стадом кабанов и секачом. На что тот вспоминает, как однажды на сопке, возвышающейся неподалеку от избы, секач дрался с тигром. Рев и треск стоял на всю округу. Но, вроде как, оба остались живы. Что уж они там не поделили, не ясно. Если тот секач был таких же размеров как виденный мной в тайге сегодня, то тигр, связавшись с ним, сильно рисковал.
На ужин готовлю лапшу с чирками.. После того как раскладываю лапшу с чирками по мискам, Андрей сначала с недоверием пробует приготовленное мной, а, распробовав, удивляется:
- Не знал, что они такие вкусные.
Хозяин избы вначале брезгливо отказывается от утятины.
- Я такого не ем.
Но, когда Слава достает из рюкзака початую литровку водки, его настрой кардинально меняется.
В отличие от других лесных людей, в основном наезжающих в тайгу по надобности и живущих в тайге долго лишь во время пушного промысла, Юра, после того как развелся с женой, живет здесь теперь все время. Лишь при оказии спускаясь в село, чтобы продать мясо или пушнину да попить, погулять. Летом живет проезжающими и останавливающимися у него рыбаками. Когда разговор заходит о прошедшем лете, хвастает:
-Ни одного дня без водки не был.
Подпив, выпрашивает у Славы спиннинг. Мол, зачем он тебе, все равно домой едешь. Когда выходим со Славой на крыльцо покурить, тот высказывается, что у лесных людей это уже как болезнь, хоть что-нибудь выпросить у пришлого человека. Когда я говорю ему, что знаю других нанайцев и удэгейцев, гордых и независимых, не опускающихся до пьянства и попрошайничества, настоящих хозяев этой реки и тайги, понимающих, что все это надо беречь, как залог выживания их как самобытного народа со своей историей и культурой, имеющий свое мнение Слава относится к этому с иронией. Если судить о лесных людях по Юре, то, наверное, он прав. Когда уезжали гостящие у него каждый год хабаровские доктора, он выпросил одного из них оставить хороший спиннинг. Мотивируя тем, что ему нечем ловить, и что спиннинг сохранится до их следующего приезда. Сам тем же вечером отдал спиннинг хозяину барака на соседнем участке. Чтобы тот продал спиннинг приезжающим к нему рыбакам или выменял на водку.
(продолжнение следует)

[стрелец]

В следующем куске текста бу небольшое несоотвествие с последовательностью событий описанном в окончании предыдущего. Здесь более верно.
Стрелец.

Рассказываю Юре о встрече со стадом кабанов и секачом. На что тот вспоминает, как однажды на сопке, возвышающейся неподалеку от избы, секач дрался с тигром. Рев и треск стоял на всю округу. Но, вроде как, оба остались живы. Что уж они там не поделили, не ясно. Если тот секач был таких же размеров как виденный мной в тайге сегодня, то тигр, связавшись с ним, сильно рисковал.
На ужин готовлю лапшу с чирками. После того как раскладываю по мискам, Андрей сначала с недоверием пробует приготовленное мной, а, распробовав, удивляется:
- Не знал, что они такие вкусные.
Хозяин избы вначале брезгливо отказывается от утятины.
- Я такого не ем.
Но потом, посмотрев на нас с Андреем, присоединяется.
За чаем Юра начинает расспрашивать меня о том, кто я и что делаю на Бикине на самом деле. Он с недоверием относится к тому, что человек может так просто путешествовать сам по себе там, где ему интересно. Подозревает, что за этим другой, возможно, опасный для него смысл. С подобным мне уже приходилось встречаться в Верхоянских горах Якутии, когда директор оленеводческого хозяйства заподозрил во мне «диверсанта», засланного конкурентами, чтобы поджигать их пастбища. Версии Юры тоже не отличаются замысловатостью. По высказываемым им предположениям, я то «шпион» какой-то неведомой ему организации, вынюхивающий на Бикине какие-то их секреты, то беглый, скрывающийся от закона или «мафии». Я отшучиваюсь, но ровно на столько, чтобы у него сохранялось сомнение в том, что за мной не стоит что-то большее, что в случае чего вступится за меня со всей карающей неотвратимостью. Это тоже часть обеспечения собственной безопасности. Когда этот треп мне надоедает, «по секрету» говорю Юре, что я правнук того самого Дерсу Узала. Потому и хожу здесь как дома, не боясь ни заблудиться, ни диких зверей. Ошарашенный такой неожиданной версией Юра вначале смотрит на меня с удивлением и недоверием, а когда Слава с Андреем начинают вместе со мной смеяться, хмыкнув, заканчивает с «допросом». В отличие от других лесных людей, в основном наезжающих в тайгу по надобности и живущих в тайге долго лишь во время пушного промысла, Юра, после того как развелся с женой, живет здесь теперь все время. Лишь при оказии спускаясь в село, чтобы продать мясо или пушнину. Летом живет проезжающими и останавливающимися у него туристами. О прошедшем лете хвастает:
-Ни одного дня без водки не был.
Потом просит дать Андрею мое ружье сплавать за реку за изюбрем. Мотивируя просьбу тем, что для его ружья шестнадцатого калибра, кончились пулевые патроны. Что-то подсказывает, что меня, что называется, пытаются развести. Отвечаю прямо, что не дам. Мне еще идти вверх по реке и возвращаться назад, и я не хочу рисковать. Чтобы не напрягать обстановку, объясняю отказ тем, что в чужие руки свое ружье никому не даю. Мол, плохая примета. Это им понятно.
Утром, встав рано, поднимаюсь на сопку над рекой. Отсюда хороший вид на пойму за основным руслом, вниз по течению и вверх, туда, где мне еще предстоит побывать. Там, над занавешенными нежно-розовым туманом кронами пойменных деревьев, встает солнце. Берегом залива на другой стороне реки, шурша листьями и потрескивая сучьями, пробирается крупный зверь. Скорее всего, это изюбрь. В морозном розовом с синевой небе, свистя крыльями, пролетают большие стаи уток. Это напоминает, что зима совсем близко и наступит, как только задует северный ветер. Это может случиться в любой день. Тогда у меня будет одна забота – выбираться. Один из вариантов - выходить тропой от устья Дунгузы, до старой лесовозной дороги. Там по ней до первых лесовозов и с ними до поселка Восток.
Спустившись к избушке, узнаю, что Андрей собирается на охоту, чтобы добрать подраненного хабаровчанами кабана. Он говорит, что подранок не должен был далеко уйти и спрашивает, не хочу ли я пойти с ним. Спрашиваю Юру, есть ли у него разрешение на отстрел.
-Все есть, - машет рукой Юра.
Предприятие сомнительное. Если зверь был подранен хорошо, то мог уже погибнуть и стать пищей медведя или тигра. Если ранен слабо, мог уйти далеко. Но, поскольку я все равно собирался в тайгу, выходим из избы вместе. У Андрея нет своего ружья, и на охоту он идет с ружьем Юры. Спрашиваю, чем он собирается стрелять кабана, если еще вечером к этому ружью были только патроны с дробью.
Выясняется, что утром Юра дал ему несколько патронов с картечью. Хотя ему уже доводилось стрелять медведя, по нормальным меркам охотник он еще никакой. То, что все лесные люди и люди тундры хорошие добытчики с детства – устойчивое заблуждение. Приходилось видеть всяких. Конечно, ввиду большой практики, хороших и даже уникальных охотников среди них немало. Но здесь тоже, как повезет с наставником. Тем, кто передаст начинающему не только знания как выживать и добывать, но и правильное отношение к природе. Уйдя от избы и реки примерно на километр, предлагаю Андрею разделиться. Так мне интереснее, да и, наверное, безопаснее. Слишком часто во время движения стволы не следящего за ружьем Андрея направляются в мою сторону. Согласившись, он уходит дальше по тропе вдоль сопок, а я через сопку влево. Поднявшись на террасу, спугиваю одиночного кабана. Поднявшись на седловину сопки, удается перевидеть его еще раз, уже накоротке. Пока я вскидываю ружье, тот успевает скрыться в кустарнике. Понятно, что мне такая крупная добыча ни к чему, но я не против помочь добыть мяса людям, у которых живу. Да и зверья здесь столько, сколько я еще не видел нигде. Сказывается то, что охотники национального охотничьего хозяйства «Тигр» жестко пресекают поползновения охотников пришлых заходящих в их угодья. Иначе здесь и в тайге народу было бы не меньше, чем на реке. Впрочем, развращающая сила легких денег влезла уже здесь не только в сферу рыбалки. И, если так пойдет и дальше, все это изобилие кончится быстро. А не будет в достатке кабанов, косуль и изюбрей, неизбежно появятся проблемные тигры. Уже не те, которых надо защищать, а от которых надо будет защищаться. Как бы тогда не вспомнить тигров-людоедов из рассказов Джима Корбетта, наводивших страх на целые провинции северной Индии в первой половине двадцатого века. Чьи жертвы исчислялись сотнями.
На террасах, по которым спускаюсь с линии выходящих к Бикину сопок, листва взъерошена стадами кормящихся кабанов. Судя по свежести следов, одно из них ушло отсюда только что. Спустившись в распадок, забираю вправо. Так выше вероятность, что звери или выйдут на пошедшего в обход сопок Андрея, или стронутые им с места выйдут на меня. В отличие от заросших густым кустарником или ельником низин, на террасах лес довольно чистый. Время от времени останавливаюсь и минут десять-пятнадцать сижу и слушаю. Лес здесь живой. То в одном, то в другом месте слышно шуршание зверья. Чаще это перемещающиеся длинными перебежками, мигрирующие к месту зимовки черные белки. Если не шевелиться, белка может пройти чуть ли не по ногам. Чуть сдвинешься, и молнией взлетает на дерево и, уже там, в безопасности, оповещая всю округу, возмущенно верещит. Крупный зверь выдает себя невидимым под листвой хрустом сучьев и сопением, когда втягивает воздух принюхиваясь. Если так, то уже почувствовал неладное и, скорее всего, не выйдет туда, где его будет видно. Попадаются и рябчики. Усядется на ветку посреди дерева и крутит украшенной красными бровями и хохолком головкой, разглядывая тебя так и сяк. Но в стволах пули. Это еще одно из правил безопасности. Если надо будет стрельнуть какую-либо мелочевку, можно успеть поменять патрон на дробовой. А вот если нос к носу столкнешься с медведем, времени на это может и не быть. Хабаровчане рассказывали как, уже почти поднявшись на гребень линии сопок, подняв глаза, прямо перед собой увидели за гребнем голову лежащего и в упор смотревшего на них медведя. Надо ли говорить, что ощущения их были не из приятных. Тогда, поняв, что обнаружен, медведь свалил. Но все могло повернуться и иначе. Вот и сейчас, передвигаясь тихо и останавливаясь слушать лес, высока вероятность встречи не только с кабаном. С мишкой мы в тот день разошлись, а вот кабан вышел. Выкатил из подлеска бесшумно, когда я стоял на стволе лежащего, в три обхвата, дерева. И именно такой, какой мне был нужен, - не очень большой и не маленький, одиночный, а не в стаде. В очередной раз подтверждая поговорку, о звере бегущем на ловца. Тогда я уже собирался продолжить путь, но что-то остановило меня, «уговорив» постоять тихо еще пять-десять минут. Теперь мне оставалось лишь дождаться, когда тот повернется боком и, быстро вложив приклад в плечо, точно положить пулю под его лопатку.
До избушки Юры отсюда около трех километров. По компасу, делая на деревьях засечки, выхожу на тропу. Андрей уже здесь. Говорит, что видел кабанов, стрелял, но, скорее всего, не попал. Из-за сопки его стрельбу я не слышал, но кабан на меня вышел как раз с той стороны.
Рассказываю Юре о стреляном кабане и как его найти. Вместо благодарности тот упрекает меня за то, что я не поставил внутрь туши палочек распорок. Мол, без этого мясо до следующего утра может, что называется, «запариться». Говорю, что они вполне могут успеть вынести его и сегодня, но Юре сегодня лень, а Андрей устал и уже успел покурить…
Если так, то теперь это не моя проблема. Для приготовления ужина с лихвой хватит захваченного сердца и печенки.
На другой день все-таки приходится помогать выносить мясо. Кабана за ночь никто не тронул. Скорее всего, благодаря нескольким стреляным гильзам с запахом пороха, развешанным мною вокруг него на кустах. Выносим в понягах. Это прародитель станкового рюкзака, представляющий собой большую рогатку из дерева с лямками для переноски и мешок, крепящийся к рогатке веревками. При наличии всего необходимого и самой необходимости такой «рюкзак» не сложно сделать и самому.
Голова, внутренности и шкура остаются на месте. Юра говорит, что через день сюда обязательно придет медведь, и что здесь можно будет его подкараулить. По возвращению, спрашиваю у Юры разрешения воспользоваться его банькой. Протопив ее, стираю необходимое, моюсь и парюсь от души. Тем временем появляется еще один постоялец. Это спускающийся по реке на резиновой лодке парень. Слава из Владивостока. На попутном транспорте по побережью, а потом вахтовкой лесозаготовителей он добрался почти до истоков Светловодной и уже по ней сплавился с рыбалкой до Бикина. Его вариант попадания в верховья Бикина конечно долгий, но, в сравнении с вертолетной заброской, на порядок дешевле.
Подходит и сосед из барака на Дунгузе, до которого через сопку с полчаса ходьбы. Нажарив сковороду мяса, ужинаем вместе. Слава достает из рюкзака початую, единственную, взятую им в дорогу литровку водки.
Подпив, Юра выпрашивает у Славы спиннинг.
- Зачем он тебе, все равно домой едешь.
Когда выходим со Славой на крыльцо, тот высказывается, что у здешних лесных людей это уже как болезнь, хоть что-нибудь выцыганить у пришлого человека. Говорю ему, что знаю и других нанайцев и удэгейцев, гордых и независимых, не опускающихся до пьянства и попрошайничества. Настоящих хозяев этой реки и тайги, понимающих, что все это надо беречь, как залог выживания их как самобытного народа со своей историей и культурой, имеющих свое мнение. Слава относится к этому с иронией и говорит, что таких не встречал. Конечно, если судить об этом народе по Юре, то его ирония обоснована. Когда уезжали гостящие каждый год у Юры хабаровчане, он попросил одного из них оставить спиннинг. Объясняя тем, что ему нечем ловить, и что спиннинг сохранится до их следующего приезда. Сам же, когда сосед с Дунгузы уходил, отдал ему эту не дешевую снасть, чтобы тот продал её гостящим у него рыбакам или выменял на водку. Охотник он, судя по всему, хороший, и это вызывает уважение, но человек в общении тяжелый, а порой, когда у него нет водки, то и просто невыносимый. На следующее утро Юра собирается спускаться с мясом в поселок, но ожидаемая им лодка не приходит. Боюсь, что на еще один вечер общения с ним моего терпения может не хватить. Это значит, что пора отправляться в дальнейший путь. Собираясь, обнаруживаю отсутствие на месте своего спиннинга. Оказывается, что, собираясь уезжать, Юра уже убрал его в свой запирающийся на амбарный замок лабаз. После того, как требую вернуть спиннинг, Юра картинно удивляется?
- А что, он тебе нужен?
Открывает лабаз и достает спиннинг с недовольством. Не меньшее недовольство вызывает у него и моя просьба отрезать мне в дорогу кусок мяса.
- А тебе надо?
Пообщавшись с ним, уже знаю, что если бы я не проявил настойчивость, то он бы и не предложил. Видимо вспомнив, откуда у него вообще взялось мясо, Юра разворачивает уже упакованное в дорогу и отрезает столько, сколько влезет в мой солдатский котелок. Больше мне и не надо, ведь это вес, который мне целый день нести в рюкзаке за своей спиной.
До метеостанции Родниковой по реке отсюда менее десяти километров. Пешком получится раза в полтора-два длиннее, но за день я надеюсь дойти. В ориентировке на местности хорошо помогает распечатанная листами карта. Даже при том, что местные пользуются названиями старыми, а на ней все новые, русские. При каждом удобном случае, уточняю старые названия впадающих в Бикин рек и местностей.
Чтобы обойти труднопроходимую низину, собираюсь идти террасами сопок до реки Оморочка и уже за ней по бураннику или компасу спуститься к метеостанции.
Прощаясь, обещаю Юре с Андреем прислать в Красный Яр фотографии с ними, а со Славой созвониться, когда вернусь во Владивосток.
Когда выхожу из избы к собранному в дорогу рюкзаку, на крыше бани вижу спокойно сидящую и разглядывающую меня с пяти метров горлинку. До этого, когда я встречался с ними в лесу, они обычно срывались с места так резво, что не всегда удавалось их и разглядеть. Ощущение, будто она хочет о чем-то меня предупредить.
Ухожу по бураннику, собираясь пройти по нему до конца и уже там забирать влево, на террасы выходящих к речной низине сопок. Но весь буранник пройти не удается. За его серединой, там, где тропа идет через густой не просматриваемый кустарник, в двадцати метрах впереди меня раздается, а затем и повторяется, угрожающее рычание медведя. Что там впереди мне не видно, но зверь однозначно предупреждает меня, чтобы я туда не ходил. Если бы он хотел со мной разминуться, он сделал бы это бесшумно. То же, если бы у него было намерение на меня напасть. Потихоньку сдаю назад и метров на пятьдесят поднимаюсь на склон сопки. В случае чего здесь на сотню метров вокруг меня есть просмотр, возможность прицельно выстрелить или успеть забраться на дерево. Пока перекуриваю, ничего не происходит, но продолжать свой путь по тропе было бы не правильно. Преодолев линию сопок и перейдя на террасы следующих, иду, не спеша, полной грудью вдыхая пряный запах листвы и наслаждаясь красотой еще нетронутой Уссурийской тайги. На одном из привалов на куст напротив меня опять прилетает и садится горлинка. Наверное, это просто совпадение, но мне интереснее предположить, что это именно та, которая провожала меня в дорогу утром. Приветствую ее как старую знакомую, говорю, что у меня все нормально и благодарю за заботу. По пути рюкзак становится все тяжелее и, когда я в очередной раз перехожу низину, чуть потеряв равновесие, машинально хватаюсь руками за ближайший куст. Ладони обжигают густо, как мех, усеявшие его ветви тонкие колючки. Сухие они обламываются, оставляя в ладонях окончания шипов. Вместо того, чтобы выругаться, сдержавшись, говорю «спасибо», воспринимая доставленную мне лесом боль как наказание за какую-либо мою перед ним провинность. Или, если его отношение ко мне благосклонно, как предупреждение о тех неприятностях, которые могут ждать меня впереди. Привычка видеть и со вниманием относится к таким знакам пришла во время долгих одиночных путешествий по диким местам. Как-то так, наверное, и у наших предков возникла привычка одушевлять огонь, лес и воду, все живое и неживое вокруг себя.
На одном из следующих привалов, обойдя бурелом, скидывая с плеч рюкзак, ощущаю вдруг запах свинарника. С удивление оглядываюсь вокруг, но ничего, что могло бы быть причиной запаха, не вижу. А когда делаю пару шагов в сторону, чуть ли не из-под ног вскакивает и бросается прочь врассыпную плотно лежавшее стадо кабанов. Мне же остается только удивляться выдержке кабанов, явно слышавших мое приближение, но продолжавших лежать недвижно, в надежде, что я пройду мимо. Там же, между речками Каялу и Малая Оморочка, я потерял свои часы. Пропажу обнаружил вскоре, но возвращаться и искать потерю в толстом слое сухой листвы затея бессмысленная. Благодаря влагозащите и свежей, на десять лет, батарейке, наверное, они будут там тикать долго. Это мне теперь позволяет шутить, что они символизируют собой часть моего сердца навсегда оставшегося в Уссурийской тайге. На самом деле это действительно так.
( и это еще не всё..)

[стрелец]

Близится вечер. Перехожу с одной сопки на другую, придерживаюсь направления, а до реки Оморочка все никак не удается дойти. Для более безопасного ночлега нужно бы выйти на основное русло Бикина. Спустившись с террас в низину, можно попробовать пройти туда напрямик, но кто знает, сколько по пути будет проток и трудно проходимых зарослей. Это на больших картах Бикин течет с востока на запад. Тут он местами меняет свое направление и под прямым углом, да и сам рисунок реки может меняться каждое половодье.
Выйдя на небольшую текущую по границе сопок и низины речку, решаю ночевать здесь. Не так просто найти правильное место для костра и палатки. Останавливаю свой выбор на каменистом островке-отмели. Если пойдет дождь, воды в реке прибавится и меня конечно зальет. Но это меньшее зло, чем лесной пожар. Разведя костер, первым делом сгребаю туда всю листву с засыпанного ей, как и весь лес вокруг, островка. Обрывистым берегом и сопкой я защищен от ветра, не на шутку разгулявшегося в верхах. Уносимый им дым предупредит находящееся в пойме зверье, что сюда ходить не надо. Разве что любопытный медведь или тигр мог пройти по моим следам и, возможно, наблюдает сейчас за мной из темноты. Если это так, надеюсь, что костер убедит зверя соблюдать дистанцию. Натаскав дров и поставив палатку, в крышке котелка готовлю жаркое на ужин, а в котелке тушу мясо в дорогу. За чаем несколько раз подкидываю в угли, за бревна нодьи, строительные патроны. Они выстреливают по очереди с салютным снопом искр и разносящимся по тайге треском. Сказать, что ночевать в тайге, где есть тигры и полно медведей, не страшно, было бы не правдой. Я здесь на тех же правах, как и все живое вокруг. Лес трещит падающими ветвями и шуршит листвой. По небу клочьями несутся подсвеченные луной облака. Но усталость дает себя знать, и сон смаривает меня. Прежде чем забраться в палатку, стреляю в воздух из ружья. Рюкзак в кавере подвешиваю на освещенное костром дерево. Засыпая, вижу картинки из фильма «Дерсу Узала». Те, где всю ночь вокруг их места ночевки ходил тигр. Все это было где-то здесь. Да и ночь с непогодой очень похожа.
Ночь прошла спокойно, хотя выспаться, как следует, так и не удалось. Приходилось подниматься, подкладывать в костер дров. Поправлять его так, чтобы завихрения иногда опускавшегося вниз ветра не несли искры костра на палатку. Шумела тайга, ревел в верхах ветер. К утру все стихло. К моей радости, так возможной перемены погоды к худшему не произошло. Наверное, кто-то, решающий все, дал мне еще время побродить по этим местам. И я ему благодарен.
Сомневаясь, что речушка, на которой я ночевал, именно та, за которую я её принял, а не одна из проток Бикина, поднимаюсь по ней немного вверх. Убедившись, что все правильно, забираю круто влево. Посвистывая и покрикивая время от времени, перехожу одну низину, вторую, когда вижу сидящего на поваленном дереве русского охотника. Задумавшись о чем-то, он смотрит в сторону, нервно курит. На коленях карабин «Тигр». Окликаю его, чтобы обозначить себя, подхожу, здороваюсь. Спрашиваю, далеко ли до метеостанции.
-Да. Здесь рядом. А ты-то откуда.
Рассказываю ему, кто я, откуда иду. О своей ночевке в лесу.
- Так это ты, значит, ночью стрелял?
- Ну да, чтобы спокойнее спать.
Докурив одну сигарету, закуривает вторую.
- А ведь я тебя только что чуть не застрелил. Сначала стадо кабанов прошло стороной. А потом вижу, еще кто-то идет. Людей оттуда быть недолжно. Думал изюбрь.
После паузы продолжает:
- Уже на мушке держал. Потом увидел какой-то оранжевый цвет, засомневался. У изюбря такого нет.
Сергей тяжело вздыхает… Странно, но в момент, когда легкого нажатия спускового крючка было бы достаточно, чтобы весь этот мир вокруг меня кончился, не было никакого предчувствия, ни намека. Ни изнутри меня, ни извне. И сейчас никаких эмоций. Даже напротив, удивляющее меня полное спокойствие. Кроме, разве что, чувства вины перед человеком, который по нелепой случайности чуть не стал убийцей. Я сочувствую ему в том, что случайно чуть не стал грузом, который висел бы на его душе до конца жизни.
Спасибо ему, что, засомневавшись, он не выстрелил. Спасибо знакомому, который, купив себе новый рюкзак, предложил мне этот, ставший ему не нужным. Повезло, что, собираясь в тайгу, я решил не покупать себе новый рюкзак, а починил и укрепил этот, с оранжевыми вставками.
Сергей провожает меня до бывшей метеостанции. Теперь это метеопост и свежие постройки принимающей рыболовов базы. Здесь несколько работников, занимающихся строительством еще одного гостевого дома и приемом клиентов. Между постройками на цепях у конур несколько лаек. Знакомлюсь с начальником метеопоста, Александром Самойленко. Александр хороший охотник. Зимой занимается промыслом. Отношение его ко мне вполне доброжелательное, и я предполагаю задержаться тут на день-два, в надежде на попутную лодку.
Туристов, нанимающих удэгейцев с лодкой до сюда, уже поднимается немного. Сказывается удаленность и стоимость бензина. От Красного Яра до Родниковой примерно сто сорок километров. Вверх, до Улунги, до которой отсюда около семидесяти километров, лодки и вовсе ходят редко. Метеостанция стоит на коренном берегу, метрах в двухстах от основного русла. С реки её не видно. С другой стороны тайга, в которую на шесть километров уходит буранник.
Около тропинки, рядом с берегом Бикина, огромный тополь с дуплом, куда ведет дверь, вырезанная из этого же дерева. Чтобы не носить каждый раз туда и обратно, здесь оставляют рыболовные снасти, весла и лодочные моторы. На берегу водометный катер. Тот самый, который я видел у протоки Катэн. На перекате за отмелью ловит хариусов жена Александра, удэгейка, по совместительству – повар базы. Ловля простая. Мути воду, шевеля донные камушки ногами, и отпускай от себя мушку, по-местному - химию, на удочке с поплавком. Снасть грубая, но здесь это значения не имеет. Главное вовремя подсечь. Хариус не крупный, но наловить можно много. Сейчас время, когда с похолоданием воды он начал спускаться с верховий.
По тропе вдоль протоки ухожу посмотреть избушку, которая, по словам Александра, в трех километрах отсюда. Если она пустует, и есть возможность там пожить одному, возможно переберусь туда. Но у избы лодка. Это в преддверии скорого промыслового сезона с друзьями приехал хозяин охотничьего участка. Все русские. Пока один, самый молодой из них, на реке машет спиннингом, знакомлюсь с остальными. Все мужики в возрасте. У двоих под нательным бельем густая синева наколок. Купола, купола…. Но все доброжелательны. С ними несколько беспородных, лишь отдаленно напоминающих лаек, собак. Приглашают попить чаю, а потом и вовсе перебираться вместе с рюкзаком к ним. Поблагодарив, говорю, что их и так четверо, и что уже разместился на ночлег на метеостанции. Выходя, обращаю внимание на камень с дыркой, висящий над входом в избушку. Те, что в своем детстве мы называли куриный бог. Находка которого сулила исполнение желаний. Здесь, по местным поверьям, найти камень с дыркой обещало удачу в промысле. А камень, подвешенный над входом, защищает жилище и его обитателей от злых духов и лихих людей. Тем временем подъезжает на бате еще один охотник. Молодой удэгеец из барака в устье Оморочки. Назад к базе уплываю с ним. Река здесь делает большой крюк, и, как мне кажется, на лодке мы добираемся не намного быстрее, чем пешком по срезающей крюк тропе.
Вечером по-настоящему хорошая баня. Сухая, держащая жар, с веничком из листьев местного дуба. На ночлег размещаюсь там же, на широкой лавке в предбаннике. Когда тушу свет, на террасе, где сейчас временная столовая, нагло шуршат мыши. А по чердаку и крыше бегает кто-то крупнее. Всю ночь во дворе беспокойно лают собаки. За завтраком работники базы говорят, что, скорее всего, рядом ходил тигр. Для них это вроде как обыденность, и переживают они разве что за собак, которых следующей ночью собираются запереть в недостроенном доме.

[стрелец]

У выходящей из-под бани вентиляционной трубы кусок картона намазаный спецклеем. Это ловушка для мышей, которых привлекает его запах. Из трубы время от времени высовывается молодой горностай и пытается оторвать от картона одну из прилипших к нему намертво мышей. Посмеявшись над его усилиями, убираем картонку, чтобы тот сам не влип в ловушку.
Ухожу прогуляться по бураннику. Чтобы было удобнее возить дрова, этим летом его немного расширили. На деревьях и кустах вдоль тропы время от времени попадаются капканы, оставшиеся здесь с прошлого сезона. Неподалеку справа шумит по камням река Оморочка. А вокруг окруженные более низким подростом мощные стволы корейского кедра. Сейчас их огромные шишки уже осыпались и валяются на подстилке вышелушенные лесными обитателями. Изредка попадется, в которой еще осталось несколько орехов. Да и те большей частью пустые.
Я не раз здесь слышал, что оттуда, где появляется тигр, кабаны уходят, но лес вокруг живой. Листва взрыта стадами кормившихся кабанов, попадаются следы изюбря.
Здесь, по левому берегу Бикина, предгорья Сихоте-Алиня уходят в сторону от реки. Дальше, вверх по течению, вдоль берега обширная труднопроходимая марь. Чтобы ее обойти, а заодно и срезать путь, логично идти тайгой и террасами сопок напрямик. С компасом и картой, умея с ними обращаться, заблудиться сложно, но того, какие сюрпризы могут ждать меня на пути, заранее не предугадать. В отличие от путешествия вдоль реки, там, в случае чего, помощи ждать будет не от кого. Если не будет попутного транспорта, лучше перебраться на противоположный берег и идти вверх по нему, там, где сто лет назад спускался отряд Арсеньева.
Уйдя километра на три, в стороне от тропинки слышу шорох. Замерев, понимаю, что это стадо кабанов. Не видимое за густым кустарником, оно, то шумно кормясь, шурша листьями и хрустя корешками, то разом замирая, чтобы прислушаться и принюхаться, медленно приближается к тропинке. Под шум их движения достаю фотоаппарат. Я уже вижу, как в двадцати метрах от меня шевелятся кусты. После очередного затишья кустарник, как-будто по нему идет нечто невидимое из фильма «Хищник», шевелится уже в десяти метрах прямо передо мной. Я знаю, что кабаны совсем близко, но пока не вижу ни одного. И вдруг, как на фотобумаге, они проявляются разом сразу в нескольких местах. Из кустов высовывается несколько кабаньих морд, различимы матерые кабаны, свиньи, подсвинки. Кто-то из них издает короткий звук, и они разом замирают. Несколько недобрых, исследующих пар глаз в упор смотрят на меня. Между нами шесть метров открытого пространства и тонкая березка. Ветер от них, и они не могут определить меня как опасность по запаху. Зная о подслеповатости кабанов, я стою, не шевелясь, наслаждаясь редкой картинкой. В моих руках фотоаппарат, но малейшего движения или чуждого лесу звука будет достаточно, чтобы их спугнуть. Нельзя даже пошевелить пальцами, чтобы перевести объектив на широкий угол съемки. Кроме того, я не знаю, ни того, как они поведут себя в следующее мгновенье, ни того, как вести себя мне. Все по ситуации.
Когда же они вдруг дружно вываливают из кустов, я уже машинально выпускаю из рук висящий на шейном ремешке фотоаппарат и подхватываю висящее на плече ружье. Я предполагал, что, испугавшись, они рванут в сторону, но то, что произошло, превзошло все ожидание. Стадо разом рвануло вперед, и вот вокруг, мимо меня вскачь несется живая лавина. Чтобы не попасть под них, я, уворачиваясь, кручусь почти на месте, давая ей меня обтекать. Изменив направление и загородив собой подсвинков, матерый черный секачина пролетает в метре от меня. Я вижу его злобный взгляд и даже, кажется, слышу скрежет его подтачиваемых друг о дружку клыков. Успеваю довести ствол и взять его на прицел. Возможно, только это и убедило его отказаться от желания на ходу полоснуть меня клыками. Пробегают отставшие, и через несколько секунд в тайге вновь тишина. Как будто ничего и не было. Я даже не успел испугаться, но картина несущегося вокруг меня стада теперь со мной навсегда. Жаль, что не удалось это снять. Но, как показывает практика, проще добыть зверя, чем сфотографировать его. А для того, чтобы снять кадр уникальный, надо или потратить уйму усилий, или успеть воспользоваться случаем.
На обратном пути слышу шум вертолета. На подходе к базе встречаю одного из её клиентов с ружьем. Он идет встретить приятелей, рыбачивших на Оморочке. От него узнаю, что прилетавший вертолет привез на базу геодезистов. А еще он говорит, что на тропе рядом с базой егеря обнаружили тигровую метку, и даже возвращается со мной, чтобы показать её мне. То, что я вижу, выглядит как сбитая кем-то из проходивших по тропе и запнувшихся листва. Только царапины от широко расставленных когтей на земле убеждают, что это действительно мог сделать тигр. Так он заявляет о своих правах на свою охотничью территорию. Я почти убежден в том, что когда утром проходил по тропе в лес, этого здесь не было.
Узнав о том, как я разошелся с кабанами, хозяин базы Андрей говорит, что надо было стрелять. Что и лицензия незакрытая есть, и мясо на базе кончилось. А ему с хозяйственными делами все некогда сходить в лес её закрыть.
Геодезисты, пара молодых парней из Владивостока, прилетели чтобы делать здесь съемку, необходимую для официального закрепления земли под метеопункт. Через пару дней за ними прилетит вертолет и отвезет их на метеостанцию в Улунгу. Познакомившись с ними, спрашиваю, могу ли я подлететь вместе с ними. Парни не против. Вопрос лишь в том, захочет ли вертолетчик.
Вечером захожу на чай к Самойленко. Александр с женой заняты изготовлением хариусовых мушек, которые в Приморье называют «химия». Так и говорят:
- На что ловил?
- На химию….
Несмотря на то, что рыбы в реке пока хватает, для того, чтобы ловить лучше других, имеет значение и цвет, и размер, и форма мушки. Чаще используются мушки цвета моркови. Но у Саши свои секреты. Сидя за столом, он разбирает на капроновые нити кусок монтажного пояса. Зеленые нити в нем именно того оттенка цвета, которые любит хариус. Его жена, у которой страсть к рыбалке в крови, внимательно смотрит, как он наматывает волокна на крючок, и из простых компонентов рождается уловистая мушка.
Несмотря на то, что его жена выглядит очень молодо, в Улунге у них взрослый сын.
Александр оттуда родом и здесь живет относительно недавно. В рассказах о жизни этого села, он упоминается как хороший охотник и незаменимый хозяйственник. Как Саша говорит о себе сам: «Последний из рода Могильниковых». По факту это действительно так. Александр последний из основавших в двадцатых годах двадцатого века это большое село староверов.
Всю ночь опять лают собаки. Теперь уже запертые в недостроенном доме, в который наскоро вставили дверь и окна. Павел Фоменко, с которым мы познакомились во Владивостоке, рассказывал, что в этих местах живет тигрица, которая целенаправленно охотится на собак. И это притом, что мяса в лесу хватает. Может несколько дней сопровождать сплавляющихся по реке туристов, чтобы выждать подходящий момент и утащить захваченную ими для компании собачку. Где-то здесь пару лет назад прямо из-под ног у Павла тигр в один прыжок лишил его любимого спаниэля. Павел единственный из встреченных мною сотрудников Амурского отделения WWF, кто показался мне действительно разбирающимся в сегодняшнем положении дел с тигром в Приморье.
На следующий день вновь ухожу в лес. В ожидании вертолета надо чем-то заняться. А если повезет, то и помочь Андрею с закрытием лицензии. Прохожу чуть дальше того места, где накануне встретил стадо кабанов. Выхожу на Оморочку, в надежде перевидать зверей на более-менее открытом месте. Но, в отличие от дня предыдущего, лес как будто вымер. Нигде ни треска, ни шороха. Даже мигрирующие белки сегодня, кажется, идут другим путем. Похоже присутствие тигра действительно вынудило зверье убраться подальше от такого соседства. Раздающийся неподалеку треск кедровки говорит о том, что там есть кто-то, раздражающий её. Может соболь, а может и кто другой.
Солнечная погода сменяется хмарью. Это последние дни осени. Сколько их еще будет мне неведомо, но я чувствую, что зима совсем близко.
Выходя от реки к тропе, поначалу промахиваюсь мимо. До нее по прямой менее двухсот метров, но под павшей листвой, она едва различима. В пасмурную погоду без компаса в тайге легко ошибиться с направлением и уйти далеко не туда даже в знакомых местах. Найдя тропу, я поначалу не узнаю её. И только попадающиеся на обратном пути, уже запомнившиеся мне ориентиры, убеждают меня, что я на верном пути. Неожиданно по тропе навстречу мне выбегают собаки. После моего окрика, следом за ними выходит и охотник. Судя по всему, это один из охотников из избушки ниже метеопоста, хотя по виду вовсе им не компания. Настроен он решительно и недоброжелательно. Сходу вопрос:
-Что тут делаешь, почему ходишь по нашему участку?
Хочу возразить ему, что промысловый сезон еще не начался. Да и не интересует меня объект их пушного промысла, но не успеваю. Следом подходят другие, уже знакомые мне охотники, и разряжают обстановку, предложив их ретивому защитнику успокоиться. Перекуриваем вместе. Двое из четверых, те, что постарше, с наколками, явно люди опытные. Несмотря на то, что у одного из них обычная двустволка, а у другого и вовсе видавшая виды одностволка, с обтесанным до бела прикладом, потемневшим от времени стволом и погоном, почти распавшимся на отдельные пряди. Когда-то на Урале с такой я ходил на свои первые охоты. Заметив мой взгляд, Иван, хозяин одностволки, как бы невзначай говорит, что положил из нее не один десяток медведей. С понягой за спиной выглядит он очень колоритно. От моей просьбы сфотографировать его отказывается. Иван ругает расширивших буранник работников базы, сетует на то, что пропали его капканы. Когда предупреждаю их о бродящим в этих местах тигре, компания так переглядывается, что у меня возникают большие сомнения в том, что встреться он им, ему удалось бы унести свою шкуру целой. На такие мысли наталкивает и то, что в такую даль ими привезено несколько вроде как совсем не охотничьих собак. Чем не приманка для тигра, хоть в тайге, хоть в ящичной ловушке. Впрочем, я могу и ошибаться. У хорошего охотника бывает, что и дворняжки работают по зверю почище элиты.
Компания уходит дальше по тропе, к своей второй избушке, а я на базу.
Следующим утром небо завешено хмарью и вот-вот разродится затяжным моросящим дождем. Рюкзак собран и остается только ждать и гадать летная ли погода в Лучегорске, да согласится ли экипаж захватить попутного пассажира. Если не получится подлететь, попрошу перевезти меня на лодке на другой берег и дальше пойду им. Геодезисты свою работу закончили и тоже собирают вещи и оборудование.
Вертолет прилетает ближе к вечеру, когда его уже не ждем. Не Ми-2, которого ждали, а МИ восьмой. Не глуша двигатель, он ждет геодезистов. Самойленко представляет меня командиру экипажа: «Это журналист из Москвы». Выслушав мою просьбу, вначале тот смотрит на меня оценивающе, как бы гадая, какую цену мне назначить, но, подумав, выдает:
- Грузись быстро. Что мне на себе везти….
Закидываю в нутро вертолета рюкзак, дожидаемся задержавшегося Рустама и взлетаем. В вертолете полно народа. Тут и пожарники, летящие тушить тлеющие где-то сопки, и лесозаготовители, летящие на работу, и туристы, забрасывающиеся для сплава. Экипаж озабочен тем, что совсем близко по всему Приморью идет проливной дождь и надо успеть всех высадить да получить разрешение на взлет, пока тот не начнется здесь. А внизу, за мутноватым стеклом иллюминатора, проплывает потемневшая, с осыпавшейся листвой тайга, над которой зелеными кудрями возвышаются кедры. Мари, гряды сопок и отдельные горки и, конечно, Бикин с разветвляющимися венами проток, завалами, косами и перекатами. Прильнув к стеклу, стараюсь запомнить как можно больше. Мне еще предстоит здесь идти. А пока тот путь, на который пешком у меня ушла бы неделя, пролетаем за полчаса. Вначале, на одном из притоков Бикина, высаживаем туристов с лодкой, потом на заваленной бревнами лесозаготовке - пожарников и лесорубов, а, буквально, перелетев через гору, оказываемся над Улунгой. Сверху это всего-то несколько домиков, метеостанция на берегу текущей под склоном протяженной горы Светловодной да небольшая часовенка в стороне.
От посадочной площадки доходим до первых строений. Это небольшая турбаза Лучегорского комбината. Пара домиков, банька, да веранда на берегу реки. Если с прилетевшими по делу геодезистами все понятно, то на меня местные обитатели посматривают как-то настороженно. На вопрос: «А это кто?», командир экипажа, вроде как в шутку, бросает: «А это шпион….»
Ну, шпион так шпион. По ходу разберемся.
Нас приглашают в избу пить чай. Не обходится и без стопки китайской водки «за встречу», обстановка вполне доброжелательная. Водитель лихо подкатившего ГАЗ-66 - сын Саши Самойленко, Андрей. Закинув вещи и оборудование в кузов, переезжаем к метеостанции. Её начальник, женщина бальзаковского возраста, угощает нас своим вкусным борщом, поит чаем, а потом размещает на проживание в пустующем доме неподалеку. Чуть позже она заносит нам колун, керосиновую лампу, да коробку с консервами из продовольственного обеспечения метеостанции.

[стрелец]

Под навесом во дворе напиленные дрова. Наколов да натаскав их в избу, пытаемся растопить печь. Надо сказать, что в долгое время нежилом доме, это может оказаться задачей более сложной, чем разжечь костер под проливным дождем. И дрова сухие и сложены правильно, а не горят и все тут. Дым из печи почему-то упорно не хочет идти в трубу, им уже полон дом. Говорят, что в дымоходе долгое время нетопленной печи застаивается холодный воздух, пробка из которого не дает подниматься дыму вверх. Соответственно, если нет тяги, то нет и притока воздуха из поддувала, обеспечивающего горение кислородом. Для меня это объяснение не меньшая мистика, чем, скажем, существование домового. Но факт остается фактом. Чтобы в печи возникла тяга, и дрова начали гореть, ее надо прожечь. То есть прогреть внутреннее пространство дымохода. После неудачных попыток «прожечь» дымоход бумагой, проблему решили народным способом. Треть маленькой банки из под консервов наполнили керосином из лампы, в него кусок тряпки, поджигаем и аккуратненько ставим в растопок. Основное слово здесь «аккуратненько». Потому как обжечься и выронить банку легко, а вот потушить горящий дом бывает непросто. Для тех, кто не знает, растопок - это вспомогательное отверстие с дверкой с обратной от очага стороны печи, ведущее прямо в дымоход. После этой операции все получилось. Наконец-то дым пошел из трубы, а не в дом, дрова начали гореть, а печь нагреваться.
С наступлением темноты идем на базу, куда нас приглашали «пить чай». В сарайчике рядом с ней журчит миниэлектростанция. Здесь есть свет, работает телевизор. Отношение к нам вполне доброжелательное, хотя и настороженное. В глухих местах с таким сталкиваешься почти повсеместно. У всех свои секреты….
На обратном пути сворачиваем с дороги к еще одному строению, в котором есть свет. Это не большая, неприметная днем избушка три на три метра. Внутри по местным меркам более чем комфортно. Здесь живут двое парней, один из которых сын Саши Самойленко с метеостанции Родниковой. Андрея сейчас нет. На своей «шишиге» он поехал встречать возвращающихся с Бикина туристов. Хозяин избушки явно под хмельком. Хвастает тем, что может многое себе позволить, показывает нам лежащий на берегу и вроде как принадлежащий ему катер на воздушной подушке. Говорит, что в конце октября сюда собирается прилететь на рыбалку и охоту губернатор Приморья и что к тому времени чужих в поселке быть не должно. Когда спрашиваю чем же он зарабатывает на своё «много позволить», враз смолкает и замыкается. Потом «объясняет», что неплохо подрабатывает, чистя и обрабатывая улов ленивым богатым туристам. И здесь свои секреты и, похоже, не шуточные.
Приехавший Андрей рассказывает, что только что на идущей по селу дороге чуть не сбил медведя.
Посидев еще немного, возвращаемся в выделенную нам под жилье, уже прогревшуюся избу. Свет керосиновой лампы отражается в окне, за которым тьма. Как будто и не было здесь никогда иного. В начале двадцатого века пришли сюда староверы и так обжили дикие места, что на пустом месте появилось огромное зажиточное село. На километры расстилались вокруг их поля. Держали лошадей, скотину, пасечничали, соболевали. Но в начале сороковых годов Советская власть объявила их бунтарями. Более сотни человек расстреляли на месте, сталкивая убитых под лед Улунги, более пятисот угнали в безвестность да на погибель. Да еще пять лет после отлавливали да расстреливали разбежавшихся по тайге. А теперь вот то, что есть. На месте былых усадьб села - заросли шиповника, на месте полей расстилается вдаль от бывшего села ровная березовая роща.