Сообщений в теме: 31

[Устинов]

Привет форумчанам.

Решил выложить сюда электронную версию своей книги (если это можно так назвать, но на отчёт это вряд ли похоже) про своё месячное бродяжничество по Острову Свободы в 2009 году. Количество букв достаточно велико, поэтому постараюсь скрасить их фотографиями.

Ни на какой уровень писательского мастерства я не претендую, поэтому выкладываю книгу как есть.

В этой истории близким к художественному языком я рассказал и о том, как жил у иммигрантов в Гаване, и о том, как меня забирали в полицию, как ездил поездами, быками, автостопом и прочими доступными средствами, ночевал в полицейских участках, общагах, городских трущобах и деревенских избах. Рассказал о гостеприимстве бедняков из отдаленных деревень, о доступности женщин, глупости правительства, о изобретательности и находчивости простых граждан. Некоторые технические аспекты встречаются во введении, и даже в других главах, однако на звание технического путеводителя это повествование не претендует.

Надеюсь, моя история немного поможет тем, кто туда только собирается, или уже был, но не увидел всех прелестей этой интересной и неоднозначной Латиноамериканской страны.

Овощевательно-непознавательный отдых на Варадеро, описанный в первых двух главах, смело можно пропустить тем, кого данный аспект мало интересует. За настоящей Кубой можно обратиться к главе 3 и последующим.

В этом посте по завершении выкладывания глав сделаю содержание со ссылками.

Также будет правильно выложить ссылку первоисточника:

http://ustinov.rasko...alecontent.html

За фотографиями можно обратиться сюда:

http://picasaweb.goo...n.ustinov/2009Y

и сюда:

http://picasaweb.goo...ustinov/200910#

Приятного прочтения!

[Устинов]

Аннотация.
Повесть, предлагаемая читателю ниже, является итогом месячного путешествия автора по социалистическому государству Кубе. За время путешествия автору доводилось знакомиться с местными жителями из разных классовых слоёв, попадать в полицию, общаться с эмигрантами из СССР, ездить автостопом и другими доступными методами, наблюдать как за туристической – дискотечно-алкогольной – так и обычной жизнью – жизнью простых крестьян и рабочих. Помимо общих наблюдений о положении дел в стране, в книге встречаются повествовательно-описательные факты и сюжеты, случаи и истории, произошедшие с автором. Возможно, сия книга будет интересна отправляющимся на далекий тропический остров в самостоятельное путешествие, а кого-то она, напротив, отпугнёт от запланированной поездки. В любом случае, книгу будет полезно прочитать тем, кто интересуется этой любопытной и неоднозначной страной – Кубой.

[Устинов]

Краткий словарь незнакомых испанских терминов, встречающихся в тексте.

Автописта – центральная автодорога Кубы, протянувшаяся с запада на восток острова и соединяющая такие города как Гавана, Камагуэй, Ольгин, Сантьяго-де-Куба. Аналог российской трассы Москва-Владивосток, но гораздо меньших размеров и с гораздо менее плотным трафиком.

Амиго – друг.

Кампаньеро – товарищ.


Мучача– девушка. Объект возжелания и предмет разговора многих кубинцев, с которыми мне доводилось встречаться.
Существует и мужской аналог – мучачО, в качестве объекта возжелания и разговоров выступает реже.

Эстраньеро – иностранец.

Эстудианте – студент.

[Устинов]

Вместо вступления.

Самые гадкие животные на свете – это петухи. Именно петухи. Не те петухи, которые в супе и которые вкусные, а те, которым не спится в три часа ночи, когда ты вернулся домой и только лег спать, либо поставил свою палатку возле их курятника. А курятники на Кубе – повсеместно. Петух живет не только в деревне, но и в городе; не слышал я его кукареканья лишь в центре Гаваны. Как только я замечал эту тварь после очередного недосыпа по его вине, и видел как он, собака, прогуливается вальяжно и покукарекивает в свое удовольствие – вот тогда меня брала злость, и я швырял в это мерзкое существо камни либо пытался пнуть его ногой. Опасайтесь кубинских петухов!





Кстати, история эта совсем не про петухов, а про мое путешествие в далекую социалистическую страну Кубу. Страну, открытую для туристов и закрытую одновременно, страну, в которой люди умудряются выживать на двенадцать долларов в месяц при ценах на бензин в один доллар за литр, страну, с рекламных буклетов о которой на нас смотрят пышногрудые мулатки в дорогущих одеждах, а большая часть населения не может купить себе портки. Страну с одним из самых низких показателей по зарплате и – в то же время – детской смертности в мире. Многие туристы не знают обо всех этих моментах. Они, не вылезая с пляжей Варадеро, даже не представляют, что творится за территорией этой резервации. Не знают, что кубинцы могут быть не только обслуживающим персоналом в гостинице, что обилие жратвы в пятизвездочных отелях, в которые заточены туристы, по своей масштабности сравнимо с вопиющей скудностью пищи жителей, обитающих в маленьких городках. Некоторые русские, возвращавшиеся со мной обратно в Москву, искренне удивлялись, когда узнавали, что у кубинцев, оказывается, есть собственная валюта и на лошадях можно ездить не за двадцать долларов, а за один рубль.




Перед отправлением на далекий остров многие знакомые, друзья не верили, что я смогу осуществить задуманное. Не представляли, как я без знания испанского собираюсь общаться, передвигаться, где буду жить; ни гостиницы, ни страховки, ничего этого у меня не было: только билет на самолёт и рюкзак с палаткой. Но, несмотря на все трудности, свою основную цель: посетить все провинции этой страны и понять хоть сотую долю того, что представляют собой её жители – кубинцы, я выполнил.




Пытливый читатель задастся вопросом: да какие же там трудности, на этой Кубе? Круглый год лето, солнце и теплый океан, прокормиться всегда можно дарами моря и кокосами, а территорию страны размером с Тульскую область и на велосипеде объездить можно. Во-первых, площадь Острова свободы – больше Великобритании, и уж тем более Тульской области. Однако расстояния и размеры никогда меня не пугали. Основная трудность была в другом: Куба – страна, абсолютно непригодная для вольных путешествий. Туристический автобус (ходящий, впрочем, не всюду, а только в места туристического значения, но никоим образом не в бедные деревни и отдаленные регионы), долларовые рестораны, гостиницы за те же доллары – всё это есть, но подобная бутафория казалась мне не очень заманчивой. Главной трудностью была вопиюще бестолковая система по отношению к туристам, созданная за время правления Фиделя. Основные особенности этой системы перечислены ниже.

1) Иностранец не может жить у кубинца. Иностранец может жить только в гостинице или в так называемой каса партикуляр. Каса партикуляр – специально оборудованная комната в доме хорошо живущего кубинца, имеющая все необходимые удобства и предназначенная для сдачи в аренду иностранцу. (Вообще говоря, в переводе с испанского casa particular – это любой частный дом, однако именно этим термином оперируют иностранцы при поиске, а кубинцы – при предложении легального жилья). Касу можно идентифицировать по табличке с голубым якорем на двери. Кубинцы записывают данные посетителя в специальную книжечку, тоже отмеченную голубым якорем, регулярно сообщают в партийную ячейку и полицию всю записанную информацию, берут с иностранца, разумеется, доллары и платят государству процент за свой, так сказать, малый бизнес. За всё время своего скитания по острову Свободы в книжечку я записан не был ни разу, в легальной касе, соответственно, не жил. Еще проще, но дороже – жить в гостинице. Однако гостиницы есть не во всех городах.




Есть также касы нелегальные. В нелегальные касы кубинцы селят туристов на свой страх и риск. В роли хозяев обычно выступают негры. Вреда они не причиняют, поскольку очевидно, что если турист настучит в полицию на доставленный вред от размещающей стороны, кубинцу грозит тюрьма не только за этот вред, но и за то, что разместил у себя иностранца. Поэтому в нелегальных касах охраняют тебя и твои вещи с еще большей тщательностью, чем в касах легальных. Но всё же, даже в таких загнанных и затравленных условиях острова псевдосвободы остались еще добрые и отзывчивые люди, готовые, не задумываясь о деньгах и материальных ценностях, разместить тебя под своей крышей и поделиться тарелкой риса. У таких людей я в основном и селился. Это было трудно из-за глупой системы и плохого знания испанского. Это было трудно из-за того, что часто мог найтись какой-нибудь стукач, который обязательно заложит. Но это было интересно и познавательно.





2) Помимо относительной беды с проживанием на острове Свободы наличествует абсолютная беда с транспортом и перемещением.

Первое. Для кубинцев и иностранцев – транспорт отдельный. Иностранец может перемещаться исключительно на автобусах фирмы-монополиста VIAZUL. Приходит турист на автовокзал, хочет цивилизованно уехать, его направляют в туристическую кассу, где нужно расплачиваться долларами и ждать только свой – туристический – автобус. Меня зачастую принимали за иностранного студента, и я не старался развеивать сомнения своих собеседников, поддерживая миф о своем только начавшемся процессе обучения в Гаване. Однако когда просили студенческий (а на автовокзалах в любом случае нужно предъявлять какой-то документ, будь ты кубинец или иностранец – иначе никуда не уедешь), приходилось оправдываться тем, что забыл его. Я быстро смекнул, что у студентов тут есть какие-то привилегии, и сочинять историю, что я учащийся, было для меня выгодно: студент может кататься с кубинцами в автобусах, однако в кассе необходимо показывать студенческий билет. Целенаправленно обманывать никого (в частности, простых жителей) я не стремился, однако приврать людям в форме, в особенности тем, кто мог снизить мои затраты на перемещение: инспекторам, водителям – я считал делом хорошим и благородным.
Кроме того, есть возможность перемещаться на поездах, это не запрещено, оный вариант дешевле (но не так дешев, как для аборигенов), однако ходит поезд не всюду, поездка осуществляется в одном вагоне с кубинцами (отдельных вагонов и тем более поездов для иностранцев не водится), поезда ходят с задержками и медленнее автобусов. Туристы же на поездах ездят мало: не потому что опасаются всех этих особенностей, а потому, что зачастую не знают о наличии возможности пользоваться ими; ездят же туристы на этих самых VIAZULах, стоя в листах ожидания и платя доллары.

Второе. Это очевидные просчёты государственных чиновников в прогнозировании потребностей местных жителей и гостей острова в объемах потребления транспортных услуг. А именно: вместо того, чтобы увеличить количество автобусов, чтобы все люди ездили тогда, когда хотят, государство создало такие условия, в которых – вместо того чтобы ехать – приходится ждать. Поэтому, придя на автовокзал, первым, чем нужно озаботиться – записаться в лист ожидания по тому направлению, куда собираешься уехать. Не купить билет, не забронировать место в автобусе, а именно встать в лист ожидания, который видоизменяется по механизму стандартной очереди: на доске пишутся мелом фамилии ожидающих, фамилии уехавших стираются, а в хвосте дописываются новые. И касается это как иностранцев, так и аборигенов (правда, для иностранцев листы обычно выглядят цивилизованней: распечатанные на компьютере). Только иностранец может стоять в листе ожидания день-два, а кубинец – неделю-две.






Третье. Автостоп на Кубе нулевой или близок к таковому. В лучшем случае автостопом удаётся перемещаться с такими же, как и ты, туристами (немцами, канадцами), арендовавшими автомобиль, но их тоже ездит по острову не так много: расценки на аренду гораздо выше европейских. Поэтому европейцу с белыми волосами и голубыми глазами пытаться ездить вольными способами крайне сложно.
Но у кубинцев есть свой автостоп. О нем будет сказано в процессе повествования.

3) У кубинцев и иностранцев – различные деньги. Да, это, пожалуй, единственная страна, в которой одновременно имеют место быть две валюты. Для кубинцев – песо, по курсу примерно равные российскому рублю или чуть больше. На эти песо они могут купить жизненно важные товары, такие, как овощи, хлеб, иногда мясо, проехать в транспорте (специальном, для кубинцев), купить всякую мелочь на улицах, в аптеках, оплатить коммунальные услуги.
Иностранцы обязаны расплачиваться только конвертируемыми песо. Часто их называют долларами, придерживаться данной терминологии буду и я в своем повествовании, хотя с долларами у них общее только одно – значок в виде перечеркнутой буквы S. За эти деньги туристы могут питаться в ресторане, оплачивать гостиницу, перемещаться в специальном транспорте с кондиционерами и отовариваться в магазинах. Магазины, даже для иностранцев, разнообразием не отличаются, это не Милан и не Лондон. И даже не Рязань. В магазине можно купить довольно паршивую еду, зачастую соевую, но в упаковке и поэтому за доллары. У кубинцев также есть уникальная возможность покупать очень дешевые товары (2-3 рубля за кило картошки и батон хлеба) еще дешевле (по 20-30 коп), но в ограниченном количестве, по карточкам и отстояв жуткую очередь.
Конвертируемыми песо могут расплачиваться и кубинцы, если они хотят приобрести что-то, отличное от базового набора вещей. Например, телевизор или хороший алкоголь (хороший – тоже условно; хороший – значит отличный от разливного пива с мухами и паленого рома). Вообще, если какая-то вещь продается в красивой упаковке или не входит в стандартный набор «рис-бобы-хлеб-яйца», то стать её обладателем можно лишь в обмен на конвертируемую валюту. Колбаса-сосиски – тоже за доллары.

***



Конечно, это не полный список бестолковых реалий псевдокоммунистического острова псевдосвободы, но все они искусственно созданы правительством и движимы единственной задачей: скрыть от иностранца реальное положение дел в стране и выкачать из туриста побольше денег.
Для меня эти условия существования стали на короткий период времени нормой жизни, и приходилось с ними мириться, ведь я хотел жить у кубинцев, хотел ездить с кубинцами в их автобусах, я хотел расплачиваться кубинскими деньгами за кубинскую пищу. Что вышло из моего хотения – повествуют оставшиеся страницы сего произведения, предлагаемого читателю.

Самое веселое, что познавать все эти особенности мне приходилось в процессе путешествия, поскольку никакой толковой информации в Интернете по этому поводу не было – или же я просто не озадачился этим вовремя.
Предварительно для меня была составлена дорожная грамота от лица вымышленного всероссийского общества путешественников, в которой четко и ясно изъяснялась политика партии, зачем Роман Устинов попал на остров, что тут делает, почему ему нужно помогать и в чем содействовать.

На Кубе мною было встречено множество туристов из разных стран: европейских, американских и даже азиатских, но они попадали под классификацию «backpacker», не более того. Про тех, что заливали глаза на Варадеро, Гвардалаваке или других пляжах туристического назначения, вспоминать вообще не стоит. Встречались и те, кто путешествовал независимо и самостоятельно, но в гораздо меньшем количестве.





Огромным моим козырем оказался внешний вид. Через пару дней пребывания я был настолько грязный и загорелый, что практически растворился в огромной кубинской массе такого же грязного и загорелого населения.
Ни одной легальной casa particular, половина ночей в палатке, две с половиной тысячи километров в различном транспорте: крышах и багажниках грузовиков, полицейских «шестерках», разваленных дореволюционных американских доджах и кадиллаках, железных кубинских воронках, пригородных и дальнемагистральных собаках; нищая, скудная кубинская еда и масса впечатлений, сотой доли которых не получил ни один из тех счастливцев, по две-три недели не отрывавших своих пятых точек от лежака на Варадеро. Общий бюджет поездки, включая перелет – 400 долларов за три недели. В то время как люди, посетившие максимум Гавану, оставляли по 4-5 тысяч долларов за двухнедельный отдых…


Что делать?

Очередную революцию затевать я не собирался, однако, когда возвращался, всю дорогу думал, почему же кубинцы сами её давным-давно не затеяли; почему они, при таком нищенском уровне жизни, до сих пор остаются верными идеалам коммунистического режима и на каждом заборе, по собственной инициативе пишут «Viva Fidel». Почему дышащий на ладан команданте, такими огромными потоками доящий туристов, своим гражданам платит копейки, и почему сами граждане совершенно не переживают по этому поводу? Сделать вывод, что так жить нельзя – мало. Это не Советский Союз. Это, наверное, другая планета. И мне хотелось понять, как устроена эта планета под ложным названием «Остров Свободы».





Места ночевок.


Вот лишь неполный список мест, в которых мне довелось переночевать:

• Наикомфортабельнейший пятизвездочный отель
• Негритянский квартал города Сьенфуегос
• Русская Православная Церковь в Гаване
• Негритянская деревня Эль Кобре в провинции Сантьяго-де-Куба
• Нелегальные casas particulares
• Полицейский участок в провинции Гуантанамо
• Чердак в трущобах Камагуэя (правда, оснащенный кроватью)
• Балкон общежития пролетариев в Гаване
• Ну и конечно много разных парков, городов, деревень и пляжей, где я разбивал палатку.

Чемодан.

Помимо стандартного набора «полотенце-плавки-презервативы» в мою сумку вместились:

• Палатка и спальник.
• Игрушки для детей. Выгреб из своего шкафа всякие маски дедов морозов, солдатиков, машинки и т.п.
• Лак для мучачей. Куплен на развале у московского метро по десять рублей за штуку.
• Всякий прочий мелкий хлам для остальных кубинцев.

Часть одежды и предметов была также вручена вновь обретенным друзьям в качестве подарков, часть выкинута за негодностью, часть потеряна или утоплена.
На мою палатку кубинцы смотрели с интересом, и ставить её разрешали почти везде.
Из-за своей нерасторопности медицинскую страховку оформить я не успел. Бронирование гостиницы мне сделали липовое, но в аэропорту прилета оно не потребовалось.

В качестве рекомендации читателю предлагаю держать перед собой карту Кубы, поскольку я сам понимаю, насколько томительно порой бывает читать отчеты о чьих-то путешествиях, не держа карту перед глазами.

[Устинов]

Глава 1. Прилет. Татары.

Вспоминая свой недавний перелет из Москвы в Европу, приятным соседством по которому со мной были двое татар и несколько бутылок коньяка, совершенно трудно было не заметить очевидного совпадения с перелетом нынешним: на сей раз татар – как и бутылок – было больше, в количестве шести штук, полулитровые бутылки выросли до литровых, а их содержимое было заменено с коньяка на водку. Пить я старался мало, заранее приучая свой организм к возможным лишениям и ограничениям, ждущим меня впереди. Я не имею в виду, что на Кубе проблемы с алкоголем, сухой закон и тому подобные ужасы, просто заранее дал себе установку: ко всем прелестям без фанатизма. Это мой друг Лучший, проведя неделю в Египте, почти не нашел отличий от недельного рязанского запоя. Моим же намерением не было вдаваться в крайности при выполнении сверхплана по съему мучач и вливания в себя всевозможных алкогольных напитков: во-первых, это было бы чревато последствиями, во-вторых – могло зарубить на корню такую интересную и занимательную цель: приобретение опыта вольных путешествий в незнакомой стране. Поэтому всё, что я делал, ограничивалось исключительно рамками экспериментальными. Кстати, если мохито на Кубе пить еще можно, то пиво там поистине паскудное. Даже то, которое для иностранцев и в красивых банках.

Татары всю дорогу рассказывали мне про свой бизнес, полеты по другим стандартным маршрутам типа Гоа и Пхукета, и давались диву, услышав о моих планах. Я, честно говоря, тоже слабо представлял, куда двигаться по прилете в аэропорт поздним вечером, поэтому весьма охотно принял их приглашение денек-другой поовощевать в пятизвездочном отеле в Варадеро с целью акклиматизации. Это были мои первые добровольные вписчики на острове Свободы, которым я помог заполнить миграционную карту, заверив, что комбинация букв «Naberezhnye Chelny» в графе «Из какого города прибыл» напрочь взорвет мозг служителям гаванского аэропорта, и посоветовав заполнить её стандартным «Moscow».





Без проблем вписавшись в туристический автобус, поджидавший нас в аэропорту, я сразу почувствовал себя нарушителем: нелегально проникаю в автобус, еду в закрытую туристическую зону Варадеро с намерением, разумеется, на халяву переночевать в отеле. Конечно, был вариант попытаться навести дипломатию с гидом, но спать хотелось сильно, поэтому я просто лег на заднее сиденье автобуса, обнадеженный заверением моих новых друзей, что гиды обычно тупы и лишних вопросов задавать не станут. Ну а тупость гида полностью оправдала ожидания моих товарищей и была действительно на высоте, поскольку девушка при пересчете количества голов в автобусе похоже пришла к выводу, что сама забыла математику, и, махнув рукой, дала указание водителю ехать: больше людей – не меньше. Путь в сто пятьдесят километров преодолели за два часа и оказались в шикарнейшей гостинице класса люкс с фонтанами, лианами и системой ультра-все-включено, на которую мне было глубоко наплевать: нужно было где-нибудь переночевать и вымыться. Я где-то в глубине души понимал, что скорей всего это первая и последняя вписка такого класса на ближайшие три недели моего существования. Уровень службы безопасности отеля был на высоте: заметив отсутствие на моей руке идентифицирующего пластмассового браслета, секьюрити задали резонный вопрос; однако уровень моей болтливости и умения обманывать иностранных служителей порядка на их территории был на еще большей высоте. Поэтому, усыпив бдительность кубинских охранников, я благополучно пробрался в номер размером с поле для гольфа, рассчитанный на одного человека и содержащий две двуспальных кровати, - и мгновенно отключился. Наступала первая в моей жизни тропическая ночь.

[Устинов]

Глава 2. Варадеро. Проблемы с транспортом. Европейцы.

Первая кубинская ночь позади – и я шагаю по главной дороге курорта Варадеро, тянущейся вдоль всей косы. Я оказался абсолютно один на этом далеком острове, у меня тут никого нет, на ближайшие две недели я напрочь забываю русский язык (вновь его пришлось вспомнить лишь в Гаване)… Пальмы, море, кубинские дореволюционные железные четырехколесные тираннозавры, которые так любят рисовать в туристических путеводителях, первый опыт испанского, которому жутко мешали поверхностные знания итальянского, автобусный водитель, которого я принял за первого деньгопросителя, но он по доброте душевной повез меня на автобусный терминал бесплатно и показал половину курорта. Новые знакомства, новые пейзажи, новые лица – и все-все-все это за каких-то несколько часов. Калейдоскоп красок, событий и впечатлений.
Другая страна, другой мир!!! Меня переполняет чувство радости оттого, что я – я один тут такой, мне очень хочется прямо сейчас начать писать книжку, чтобы поделиться ощущениями хотя бы с ней и ничего не забыть. Обычно, когда в литературе пишут «…меня переполняло чувство…», пробегаешь эти незначащие слова быстро, не вникая особо в смысл, не задумываясь, насколько действительно значим момент для пишущего. Меня же чувство действительно переполняло; мне хотелось прыгать и плясать от счастья, а дыхание замирало как на карусели. Я хотел включить музыку, чтобы шагать под отечественные мелодии по этому далекому острову, но боялся, что пропущу звуки Кубы. Я хотел искупаться в море, но боялся пропустить хотя бы единую машину, пролетающую мимо. Я хотел залезть на пальму и рвать кокосы, хотел понять смысл коммунистических лозунги на стенках. Хотел делать много разных вещей, но у меня было всего две руки, две ноги и два глаза. Единственным выходом из сложившейся ситуации – было клонировать меня, тогда бы каждый я занимался своим делом, а один – конспектировал всё происходящее.

Добравшись до городского пляжа Варадеро, я прямо ахнул. Ахнул от красоты и великолепия. Ни в одном Сочи, Египте, Турции или Абхазии такого пляжа, нет. Народу немного. Обнаруживаю двух персонажей европейской наружности, играющих в тарелку. Присоединяюсь к ним, параллельно выясняю, что они двоюродные братья, но хитросплетение судьбы таково, что один из них итальянец, другой – француз. Между собой говорят по-французски, я с итальянцем пытаюсь коммутировать на итальянском; получается плохо.

Они обретались в Гаване несколько дней, потом приехали на Варадеро, сейчас планируют двигаться обратно. Идем на вокзал, записываться в так называемый лист ожидания. Постепенно начинаю осознавать всю транспортную беду. Парням нужно ехать в Гавану сегодня. На сегодня билетов нет. Встают в лист ожидания на завтра.
– А тебе куда? – спрашивает меня тетушка.
– А мне вот сюда – тыкаю в карту.
– Сюда ничего не ходит.
– Тогда сюда, – тыкаю в другой город.
– Ну, сюда можешь уехать послезавтра. Билет шесть долларов.

Только послезавтра!!! Шесть баксов! За каких-то шестьдесят-семьдесят километров!!! Сравнив приблизительно по карте пропорции между расстоянием, на которое я записался, и тем расстоянием, которое я планировал пройти в ближайшие три недели, и подсознательно понимая, что в кубинские машины вписаться мне вряд ли удастся, прикидываю, что на одно только перемещение придется потратить порядка двухсот долларов. Ладно, записываюсь в лист ожидания на завтра и послезавтра.

Парни уже сдали свою хату. Что делать? Давайте искать другую. Я им предлагаю вписаться к себе в палатку. Отказываются. На Варадеро кас партикуляр не имеется, только гостиницы. Государство запрещает частникам конкурировать с ним на такой сладкой территории. Находим относительно дешевый хостел. Трехместный номер – сорок пять баксов. Кидаем шмотки, идем обратно на пляж. В течение всего дня ребята помогают мне решать текущие вопросы с транспортом и размещением, благо знают испанский значительно лучше меня. Я осознаю, что халява скоро кончится, мой испанский оставляет желать лучшего, надо что-то делать.

На пляже находим какую-то канадскую мучачу, приехавшую на Кубу в одиночку. Мучача – наполовину китаянка, наполовину канадка (а разве бывает такая национальность – канадка?) оказалась довольно полезной: угощала нас всякими разными коктейлями, заправленными в кокос. К вечеру двигаемся в гостиницу к этой подруге, там вылавливаем какого-то алжирца, куча-куча иностранцев, все вперемешку, имена запоминать уже не стараюсь. Наконец падаем в каком-то кабаке. Там появляется еще один безбашенный француз, который последнее время только и занимается тем, что путешествует: обкатал Испанию целиком, в данный момент перебазировался в Латинскую Америку. Втирал нам всем про какую-то хитро разработанную им схему получения денег через Интернет путем опубликования историй про свои путешествия на сайтах и предоставления доступа к этим рассказам за деньги. В детали этой схемы я особо не вникал, но путешествия и впрямь были, по всей видимости, интересными. «По всей видимости» – потому что его быстрый французский английский накладывался на мой недосып и понимал я в лучшем случае половину, остальные же все загорелись неподдельным интересом, слушая его байки. Тип мог быть мне полезен, поскольку, во-первых, имел опыт автостопа по Кубе (что уже солидно), во-вторых, знал испанский, в-третьих, собирался двигаться в намеченном мной направлении. Однако денег у француза не было (уже к началу кубинского турне), да и вообще, подумал я, путешествовать с таким помощником – неспортивно, поэтому, не смотря на то, что наши планы были схожими, навязываться в попутчики к этому персонажу я не стал.

Покинув кабак, бродим по Варадеро с моими европейскими товарищами и канадкой. Набредаем в другой, там кубинские танцы, меня дико плющит, разница во времени в восемь часов еще не успела нивелироваться, когда они берут еще ром и коктейлей, я думаю, что усну прямо тут.

Нас трое, канадка одна, француз обрабатывает её весьма активно, т.к. активно говорит языке Туманного Альбиона, говорит гораздо лучше моего, потому что какое-то время жил в Австралии. Мне же заставлять свой мозг говорить по-английски крайне лениво, плюс жутко хочется спать, прощаюсь, иду в снятый нами хостел, отрубаюсь.
Наутро приползают мои европейские друзья: канадку не трахнули, ром не допили. Эх вы, говорю, орлы…

[Устинов]

Глава 3. Куба. Такси коллективо.

С утра опять пляж, надоело, лист ожидания отправляется лесом вместе с терминалом, с которого мне положено уезжать, собираю шмотки, прощаюсь с Варадеро, забываю английский язык и вылезаю на трассу. Жарко, подхожу к кубинским школьникам. Объясняю им, что нужен город Карденас. Они едут туда же. Ждем час, полтора. Пытаемся общаться; получается плохо. Уезжаем на каком-то проходящем автобусе; на нем вывесок нет (это еще один «плюс» кубинского общественного транспорта – отсутствие вывесок). Я – впервые в кубинском автобусе, рюкзак мешает, школьники добродушные, помогают мне и рекламируют какую-то мучачу, сидящую неподалеку. Я сразу заметил, что сдать, отрекомендовать, прорекламировать, продать или просто впарить мучач пытаются все; да и сами мучачи тоже пытаются сдаваться; однако потребности в мучачах я пока что не испытывал. Приезжаем в город, но мне он не нужен, мне нужно дальше. Уже после исчезновения школьников в автобусе появляется какой-то тип, очень хотящий мне помочь, показывает, где выходить, на выезде из города, откуда группа кубинцев пытается уехать на Haguey Grande, сводит меня с этими кубинцами, разъясняет, что мне нужно, и мы начинаем ждать машину.

В этот момент я ощущаю себя самым дезориентированным существом на Кубе: я в абсолютно не туристическом месте, у меня нет местных денег, я не знаю ни испанского, ни кубинских реалий, но я стою и жду, грызу с кубинцами орехи и пытаюсь с ними о чем-то разговаривать.
В процессе дальнейшего моего путешествия вторым по распространенности занятием, на которое я тратил наибольшее количество времени, после сна, оказалось ожидание транспорта. Оно, наверное, даже превышало время, затраченное на непосредственное перемещение в этом транспорте. Вот мы и ждем, все вместе, грызем орехи.

Люди сидят, никуда не торопятся, солнце подплывает к горизонту, я спрашиваю:
– Точно уедем?
– Точно, точно.
– А сколько народу еще впереди меня?
– Человек десять.

М-да, если десять, это означает, что я уеду только через пару машин, а за час пока не приехало ни одной.
Тут подплывает синий винтажный концепт-кар, кубинцы активизируются, тащат меня. Я уезжаю не в третьем, не во втором, а в первом автомобиле! В него вбивается ни много, ни мало – тринадцать человек, включая водителя и двух детей.
Как я заметил позже, транспорт на острове строился, а верней модифицировался, не по принципу максимального комфорта, скорости или других показателей, а по принципу максимально возможного количества вмещающихся внутрь людей.
Машин таких на Кубе, конечно, полно, однако я еду в подобном звере впервые: три ряда кресел (одно, разумеется, новодел, присобаченный где-то сзади и вмещающий четырёх человек), сиденье водителя сплошное, поэтому умещается сразу три человека, двери тяжелые, чугунные, закрываются и открываются с большим усилием и только при участии водителя.

Впоследствии, конечно, к подобному способу передвижения мне придется прибегнуть неоднократно, однако сейчас все кажется в диковинку. Кубинцы, доселе не знакомые и наладившие контакт друг с другом только на остановке, едут, обнявшись, распевая какие-то песни. И с ними – я, я, в битком набитой старой американской машине с чугунными дверьми, в окружении загорелых добродушных людей, каждый из которых мне что-то говорит, я почти ничего не понимаю. Но мне не нужно их понимать, наше взаимопонимание – на более глубоком, невербальном уровне, нам и не нужно говорить; они свободны – и я свободен, они счастливы – и я счастлив. Я счастлив благодаря скорости, ветру, дующему в глотку, благодаря тому, что я не в холодной Москве, а на теплой Кубе, мчусь, с новыми друзьями, к новым городам и за новыми приключениями.
В маленьких городках, которые проезжаем, машина сбрасывает скорость, и мой сосед начинает издавать призывные звуки «псс», «псс», обращая на себя внимание мучач, бесцельно слоняющихся по узким булыжным улочкам. Он также хвалится мне своими татуировками и объясняет, что сидит в тюрьме. Мне, слабо разбирающемуся во временах глаголов испанского языка, кажется, что он уже откинулся и сейчас едет домой. Но каково же было мое удивление, когда мы остановились у тюрьмы, этот перец вышел из машины, забрал свою сумку и, улыбаясь и здороваясь с полицейскими, проследовал вглубь территории острога.
Оказывается (ситуацию проясняют оставшиеся в машине попутчики), каждому заключенному положено раз в три месяца отдыхать несколько дней от суровых реалий мест заключения, поэтому наш татуированный товарищ возвращался из дому, отдохнув и откушав тещиных блинов. Неплохо, страна свободы, как никак. Ну а действительно – куда ты убежишь за время своих каникул? Ведь это же остров.

Сейчас и впоследствии кубинцы зачем-то оставляли в моем блокноте свои адреса, звали в гости, список постоянно пополнялся, вот и сейчас они старались меня осчастливить новой записью: почти половина попутчиков внесли свои данные в мою записную книжку. Эта информация была бесполезна, ведь я разумно осознавал, что этих людей вижу, скорей всего, в последний раз, поэтому ни одна запись не сохранилась. Да и вообще большинство моих попутчиков и помощников и прочих хороших людей жили в таких местах, в которые я совсем не собирался по причине слабого представления, что там делать. Но именно в этих местах живут люди, далёкие от партии, политики, законов, и именно в этих людях живёт чувство настоящего, бескорыстного гостеприимства.

Ну вот и я, приехавший в Haguey Grande стандартным аборигенским способом, в котором на сей момент вижу только плюсы.

• Трачу гораздо меньше денег на перемещение, нежели покупал бы билет на автовокзале.
• Не стою в листе ожидания и покидаю Варадеро тогда, когда мне надо.
• Становлюсь обладателем настоящих кубинских денег.
• И – самое главное – я постепенно начинаю превращаться в кубинца…

Расставание со всеми попутчиками обычно происходило по следующему сценарию: пожимание рук, хлопание по плечу, говорение каких-нибудь слов, иногда обмен подарками, совместное фотографирование – и все расходятся довольными и радостными. Если в туристических городах совместное с иностранцами фотографирование для кубинцев, разодетых в перья и выступающих перед туристами в полуобнаженном виде, было будничным занятием, которое иногда даже приносило какой-то доход, то в тех местах, в которых доводилось оказываться мне, процесс запечатления изображения на цифровой носитель был скорее интересным и любопытным занятием для участников самого процесса. В некоторых деревнях даже встречались люди, которые видели такую диковинную вещь как фотоаппарат впервые. Порой, когда просил кого-то нажать на кнопку, приходилось долго объяснять, как работает эта штука.

Насытившись в уличной закусочной, двигаюсь пешком по указателю «Австралия» в сторону государственной автописты. В полукилометре от нее, на выезде из города, в пальмовой роще напротив автомастерской разбиваю палатку: палатка новая, долго не могу сообразить, как её собрать, в бетонную землю забиваю кокосами колышки, которые гнутся, бегают ящерицы, вроде не кусаются. Темно. Устав, ставлю палатку, как попало; засыпаю. Разумеется, через какое-то время она заваливается на меня, поскольку поставлена криво. Ночью меня навещают кубинцы, обитающие в автомастерской, расположенной неподалеку: они заметили мои шевеления в роще, расспрашивали, кто такой, откуда, и сказали, что без проблем, отдыхай: место спокойное, ящерицы неядовитые. В гости, однако, не пригласили.

Утром специально потратил какое-то время на то, чтобы окончательно отточить навык постановки временного жилища, и направился в автомастерскую чистить зубы и умываться. Уже светло, а я все же в черте города, хоть и на выезде: много велосипедистов и грузовиков, которые перевозят кубинцев в багажниках. Все едут на работу: неподалеку фабрика по производству сока. Было довольно интересно замечать на улицах – не только этого города, но и других тоже – всевозможные транспортные средства, переделанные местными жителями: это и Камазы, задние части которых заточены под перевозку людей и превращены, по сути, в обычный пригородный автобус; это и велосипеды, к которым прикручены тарахтящие механизмы, облегчающие процесс перемещения и позволяющие водителю не крутить педали, это шести(!)дверные пятёрки-шестёрки-копейки жигулей. Разукрашенные во всевозможные цвета радуги американские раритеты, двугорбые ржавые автобусы, металлические камбьоны, похожие на грузовики для перевозки арестантов, и прочие интересные конструкции.

Подхожу к автомастерской, демонстрирую заодно свою дорожную грамоту, пока чищу зубы, один тип зачитывает её остальным, все кивают с пониманием, поят меня кофе и что-то расспрашивают.

– Такая штука, – говорю им, – ребята, набрал кучу вещей, половина оказалась ненужной. Хочу попросить вас об одолжении поохранять пару недель мои шмотки, пока я буду кататься по вашей родине.

Действительно, шмоток было много, палатку приходилось таскать в руках, что, разумеется, было весьма проблематичным занятием, поэтому высвободив часть места внутри рюкзака и запихнув туда палатку, передвигаться, особенно в битком набитом общественном транспорте, стало значительно проще. Спальник я тоже решил оставить, благо ночи на Кубе, даже в январе, достаточно теплые. Холодно было лишь пару раз, когда и пришлось пожалеть об оставленном спальнике.

– Без проблем, амиго, оставляй, – отвечает главный механик, – я тут круглые сутки нахожусь, и живу, и работаю, так что не вопрос.
(Конечно, когда я вернулся забирать шмотки, на обратном пути, ничего с ними не случилось, как лежали – так и лежат: в целости и сохранности).

После традиционно продолжительного процесса прощания с пролетариатом уровень личного удовлетворения повысился: идти проще, ночь в палатке произошла без эксцессов, работоспособность дорожной грамоты на высоте. Подбираюсь к государственной автописте. Изначально я подозревал, что автописта – довольно гиблое местечко, хоть и трасса федерального значения, уровня Москва–Санкт-Петербург, поэтому, когда понял, что трафик составляет одну-две машины в минуту, а люди бесконечно долго стоят в ожидании транспорта, то особенно не удивился. Пересекал я эту трассу перпендикулярно, ибо пешком хотелось дойти до поселка с названием Австралия, расположенного на противоположной стороне этой самой автодороги. За поселком – в двадцати километрах – крокодиловая ферма, до которой тоже пришлось добираться порядочно времени. На выходе из поселка долго пытался выяснить у какого-то кампаньеро, как проехать до этой самой фермы, он вроде тоже стоял на дороге и чего-то ждал. Одной из моих оплошностей было отсутствие подробных карт местности: в запасенном заранее путеводителе нанесены были только туристические места и крупные города, а деревни и посёлки, в которые зачастую направлялись кубинцы, отмечены не были. Поэтому даже когда была необходимость выпытать у кого-то, куда едет он, понять географически, где находится пункт назначения моего попутчика, не удавалось, посему поначалу приходилось двигаться почти наугад. Вот и в этот раз: мужик объясняет, куда едет, а понять, где это находится – за или после того места, куда нужно мне, – возможным не представляется. Но был и один плюс: любая машина, едущая прямо, едет только прямо, потому что дорога в большинстве случаев одна, и никуда она сворачивать не собирается.

В конечном итоге я исследовал алгоритм поведения кубинских автостопщиков и кубинских грузовиков, под который было легко подстроиться. Стоит куча кубинцев, ждут любое транспортное средство. Увидев грузовик, они все поднимают руку вверх, как кучка чернокожих Гитлеров, машина останавливается, все запрыгивают в багажник и отправляются. Одному стопить таким образом мне удавалось не всегда (мое иностранное происхождение иногда просматривалось водителями), а в куче кубинцев – без проблем: без разговоров прыгаешь в багажник (залезать довольно трудно, машина не приспособлена для перевозки пассажиров, но кубинцы всегда помогали мне и моему рюкзаку), по дороге узнаешь докуда она едет; если вдруг сворачивает, то тебя предупредят, и ты спрыгиваешь, постучав по крыше кабины.
Классический европейский автостоп на этом острове почти не работал: кубинцам иностранцев подсаживать запрещено под страхом штрафов.
От перемещения же кубинским автостопом я был в неописуемом восторге: скорость, гораздо сильней ощущаемая из-за наличия ветра в крыше грузовика или раздолбанной дореволюционной железке без окон; попытки оказать помощь и радостные улыбки кубинцев; бесконечный обмен бурными приветствиями прямо на ходу между проезжающими и мирно пасущимися (либо идущими куда-то по деревне) крестьянами (потому что все друг друга знают) – весь этот жизненный спектакль в движении, разыгрывавшийся у меня на глазах, заставлял меня радоваться и чувствовать себя его непосредственным участником.

Забавными были ситуации, когда нас обгоняли иностранцы и, улыбаясь своими буржуйскими лицами в неизменных очках с тонкой оправой, пытались сфотографировать «автобус» с кубинцами, разбавленными скромным русским контингентом, состоявшим из меня. В те моменты я чувствовал неоспоримое свое превосходство перед ними, заплатившими доллары и едущими в кондиционированных автобусах, в то время как я был почти кубинец, а они – los turistos estranjeros.

Прибыл на крокодиловую ферму La Boca; сторговавшись с кассиром, купил билет за полцены и осмотрел сие необычное место: из болот рычат, разевая пасти, гигантские пресмыкающиеся; трава, как мох: ноги утопают в зыбкой земле по щиколотку; и можно отведать крокодилового мяса. Повстречал русских, обычных таких русских быдлотуристов, которые, приехав на ферму, первым делом побежали жрать пиво в ресторан. «Вот ты, – думаю, – сидишь целыми днями у себя в гостинице на системе все включено, кушаешь пиво с водкой, выбрался на день, как человек, на экскурсию, и давай проявлять свою проспиртовавшуюся сущность: вместо того, чтоб на крокодилов посмотреть, делом заняться, пошел опохмеляться…».

Несмотря на то, что разговаривать на родном языке мне не доводилось уже дня три, подходить и общаться с этим быдлом не имелось никакого желания, пошел дальше на дорогу, ловить кубинские попутки. К обеду заехал на пляж Playa Larga. Думал искупаться (впервые познакомился с Карибским морем) и поехать дальше, в Сьенфуэгос, однако из-за стандартных проблем с транспортом решил заночевать там, где меня застала ночь, а не там, где рассчитывал. Описывать Карибы печатными буквами смысла нет: все равно нельзя передать красоты окружающего ландшафта, однако, ночевка под открытым небом под шум Карибского моря – мероприятие незабываемое. Сначала общался с какими-то страшными итальянками, потом с местным негритянским персоналом, которому делать особо было нечего. Итальянки укатили на такси в Тринидад, звали и меня с собой, но я отказался, а негры помогли поставить мне палатку и я, отведав местных даров моря, уснул. Ни вечером, ни наутро охрана отеля меня не трогала, невзирая на то, что палатка стояла на видном месте. Где-то в Интернете я читал (уже по приезде в Москву, анализируя прожитое и сравнивая с другими путевыми отчётами), что палатки на Кубе на частных отелях ставить запрещено: гоняют. Так вот, не знаю как на Варадеро, но в остальной части острова никаких посягательств со стороны обслуживающего персонала отелей на мою частную собственность в виде переносного жилища, не было. Мало того, зачастую я был окружен вниманием и проявлением интереса, граничащего с заботой, со стороны бравых парней в форме и с рациями.
Наутро, как обычно, провисев некоторое время на трассе, попал в какую-то деревню. В деревне интересно было наблюдать за собаками: я иду, с рюкзаком, а они гавкают. Но гавкают они, не слезая с крыши. Кубинцы засовывают своих четырёхлапых охранников на крыши, чтобы они не кусались, но бдительные собаки издают лай, завидев меня, нервничают, а укусить не могут. Хотелось кушать. Меня отправили к какому-то типу, который кормит туристов (остальным нельзя было кормить туристов, видимо, нет лицензии). Откуда он взялся в этой деревне – неясно. Мужик предложил мне лангуста. Что такое лангуст, я слабо представлял даже по-русски, поэтому согласился.
– Давай, – говорю, – вари своего лангуста.

Интересно, кстати, есть то, что ты еще никогда не пробовал и – мало того – не знаешь, как это выглядит. Мужик показал мне замороженного лангуста, я махнул рукой: пойдет – и он начал готовить. А его приятель (сосед, сват или кто-то еще) предложил мне сыграть в шахматы.
– Ты, – заявляет мне, – Каспаров.
– А ты, – отвечаю, – Капабланка.
Посмеялись. Но жрать хотелось дико; не до шахмат. Повар поставил тайм-лимит в один час.
– За час, – говорит, – сделаю.
– За час я умру. Дай мне кипятка, буду делать бомж-пакет, – предугадав проблемы с пищей на Острове Свободы, я разумно купил пару пачек быстрорастворимых супов в Москве, на Ленинградском шоссе, пока ехал в Шереметьево.
Повар решил сварить мой пакет. Долго я ему объяснял, что мне нужен лишь кипяток, что варить ничего не надо. Однако он его всё же сварил. Съел пакет, съел огромную порцию лангустов, приобретших оранжевый цвет после варки, успешно слил партию в шахматы, распрощался с поварами и шахматистами, заплатив за свой гигантский обед 3 доллара, и побрел к дороге.

Транспорт опять нужно ждать. Пока ждал, от нечего делать кидался камнями в петухов, важно прогуливающихся неподалеку. Но вот что-то приехало. Через час я в Сьенфуэгосе.

[Устинов]

Глава 4. Сьенфуэгос.

Это был первый город на длинном пути, в котором, по моему мнению, должно было находиться много туристов, а соответственно, и много кас под аренду. Многих приезжающих туристов сразу оккупировали местные жители с табличками и с журнальчиками легальных кас с синим иероглифом на обложке. Я – кубинец. Меня не оккупировал никто. Ко мне никто не подходит. Лишь пару человек предложили хату за двадцать баксов с обедом и ужином. Нет, двадцать баксов – не бюджетно. Пойду искать что-нибудь дешевле. По улицам я специально прохаживался туда-сюда, выдавая свою туристическую сущность, рассчитывая, что кто-нибудь клюнет, и на фоне образовавшейся конкуренции меня впишут в касу подешевле. Но – как назло – кассовых агентов не видно, касы сами собой не ищутся, и события развиваются не по тому сценарию, который я представлял себе раньше. Причиной всему – высокий сезон, наверное, подумалось мне. Тут, смотрю, сидит кучка негров на обочине. Словились глазами с самым, как мне показалось, главным из них.

– Нужна каса?
– Нужна, – отвечаю я, стараясь не проявлять сильной заинтересованности, чтобы не завышали цену.
– Ну, пошли искать. У меня есть амиго, и другой амиго, и вообще у меня куча всяких амигосов, у которых есть касы. Да и в общем-то, можно и ко мне вписаться.
Ходим, ходим, ищем, ищем… Но амигосы не вписывают: кто-то цену заламывает, у кого-то мест нет, кто-то во мне подозрительного элемента узрел: мол, будешь мучач водить, мне от полиции достанется. Не ищутся у моего нового друга касы. Да и не сильно-то хотел он, видимо, вписывать меня к кому-нибудь. Хотел вписать к себе. Хотел срубить деньжат.

«…Не ходи в негритянские кварталы! Обворуют, ограбят, доставят массу неприятностей…» – говорили мне знающие люди в Москве. Но моя логика была проста: раз негр вписывает меня нелегально, значит, он идет на риск. Он понимает, что если со мной что-то случится, то я настучу в полицию, и тогда – ему светит двойной срок: не только за то, что вписал меня, но еще и за то, что совершил в мой адрес противоправные действия.
Приходим к моему новому другу. Хата мне показалась очень бедной, но опрятной. Я еще тогда слабо представлял, в каких жутких и нищих условиях мне придется кантоваться в Камагуэе, Эль Кобре и Моа; сравнивая впоследствии сие обиталище с остальными, в которых мне довелось размещаться на ночлег, я пришел к выводу, что этот шалаш с курицами за стенкой – одни из самых шикарных апартаментов не-Гаванской Кубы. Комната моя – проходная, отделяется от общего помещения занавеской. Всего комнат две, одна предоставлена в мое распоряжение, во вторую – в которой живет мама негра – временно переселяется и мой друг, дабы организовать мне отдельное помещение.

Сам негр одет мажорно. Негр занимается боксом. Показывал мне свои перчатки. Заливает, что он – чемпион мира. Уличать во лжи его не хотелось, да и вообще: зачем? Человек живет своими иллюзиями, ему нравится казаться чемпионом мира, хотя бы в моих глазах. Многие кубинцы часто врут. Мои новые друзья в разных концах острова врали постоянно. Причем отличить правду ото лжи абсолютно нетрудно, даже зная испанский совсем чуть-чуть. Врут, насмотревшись телевизора, чтобы произвести впечатление на своих новых друзей, но врут так, бескорыстно, по-доброму, почти сами в это веря.
Сторговались за двенадцать баксов с ужином и завтраком (однако их мне платить не пришлось: все пошло на обслуживание моего друга на ночной дискотеке).

Амиго расписал план действий. Идем в центр города, гуляем там, затем ужинаем дома и – на дискотеку. Вечером берем мучач – и к нему на хату (этот момент я уловил не до конца: в хате мама, в соседней, условно, комнате, если это можно так назвать; куда мы пропишем мучач?). Ладно. Гуляем. Он мне долго втирает, что у него много мучач, что все мучачи в Сьенфуэгосе только и мечтают о нём, что помимо основных, будничных мучач в Сьенфуэгосе в его непростой жизни присутствует еще и другая мучача, обитающая в Гаване. Эта мучача – та, которую он любит. И тут – вот неприятность! – он спохватывается, что нужно срочно звонить ей в Гавану, а звонить нужно только сейчас, а только сейчас потому, что не то телефон появляется в пределах досягаемости мучачи не так часто, не то междугородняя телефонная линия функционирует только в определенное время. В общем, крыша у меня слегка поехала от всей этой информации, я сказал: давай иди домой, звони мучаче. Гуляю один, очень долго, кто-то угощает меня ромом. Уже темно.
Возвращаюсь домой, выясняется, что воду отключили. Совсем. Когда включат – неизвестно. Ну что ж, человек я неприхотливый, помылся холодной водой из ведра, поел, что бог послал (соевые продолговатые лепешки с запахом сосисок и – в качестве гарнира – рис с бобами, который через две недели встал у меня поперек горла от периодичности поглощения оного). Одеваемся в желтое. Идем по ночному Сьенфуэгосу к дискотеке, мой амиго со всеми здоровается, посвистывает и улюлюкает. Негр большой. Мой секьюрити. Мне не страшно. Подруливаем ко входу. Мучачи у входа разодетые, но страшноватые.

Заходим внутрь. На входе почему-то нужен паспорт (будете на Кубе – носите с собой паспорт на дискотеку). Я его специально выложил, чтобы не потерять по пьянке (одно дело потерять его в московском метрополитене, другое – за 300 км от Гаваны: проблем не оберешься). Охранник пропускает, но намекает, что неплохо было бы купить ему что-нибудь выпить за то, что он проявил этакую благодетель, пропустил меня вовнутрь без идентификатора личности. Шлю его нехорошими русскими словами, при этом улыбаюсь. Вопрос закрывается.
Кубинская дискотека. «Быдлецо костромское , только слегка загорелое. Те же шалавы разукрашенные, те же пацанчики в футболках дольче-габбана, но вроде никто не рамсит и не выкобенивается. Драк нет», – примерно такие мысли крутились у меня в голове после беглого взгляда на танцпол и барную стойку.

Мой амиго зачем-то решает снабдить меня мучачей и начинает охоту. Вылавливает девок и подсовывает их мне. Но мучачи – как и мой амиго, слишком уж загорелые. Пытаюсь как-то политкорректно объяснить ему, что неплохо бы мучачу посветлее, а то её почти не видно в темноте дискотеки. Но у моего друга, как назло, мучачи только негритянского происхождения. Мулаток нет. Ладно, нужно брать весла в свои руки. Однако приходится столкнуться с одной проблемой: мой словарный запас испанских фраз и предложений, пригодных для развода мучач, заканчивается на стандартном «Ола, чика!», и разговор как-то не клеится, а «девушка, как пройти в библиотеку», подсмотренное в разговорнике, по меньшей мере, неуместно. Вдобавок ко всему, у меня большой минус: я – трезвый. Трезвый, не знающий испанского. В голове крутятся мысли: мулатки больше похожи на людей, значит ничто людское им не чуждо, поэтому наверняка они рассчитывают на некую атрибутику красивого времяпрепровождения с иностранцем как напаивание их алкоголем и ведение светских бесед. Напаивать кого-то алкоголем и уж тем более вести светские беседы в мои планы не входило, посему переключаюсь обратно на более смуглых мучач. Негритянки больше похоже на животных, поэтому, думается мне, развести их проще будет. Хотя, в принципе в моих планах на этот вечер не стояло пункта «развод страшных баб». Делал я это скорей по принуждению нового друга, да и чтобы скоротать время.
Тут пытливый читатель ухмыльнется: «разводил баб по принуждению, ну-ну», хотя на самом деле так оно и было. Слабо мне представлялось, как мы приведем их на касу, где спит мама моего амиго, и что мы там с ними будем делать. Хотя амиго уверял, что мама – не проблема, подождет на кухне; ты – с одной мучачей в одну комнату, я – с другой – в другую. Списав все на кубинский менталитет, я продолжил поиски. Повторюсь, скорее по принуждению.

Ну что ж, раз негритянка, значит негритянка. Выбираю самую, самую, самую черную. Подруливаю, что-то втираю. А мучача оказывается интеллектуалкой. Со знанием английского языка. Выясняется, что приехала она из Гамбии (более прекрасных девушек отыскать можно, наверное, только в Зимбабве) учиться в Гавану. Убив на нее полчаса, понимаю, что время потрачено зазря. Ну, для меня не зазря, я интересно так пообщался с интеллектуальной обезьяной, послушал рассказы об особенностях обучения на Кубе. Однако мой друг, увидев удаляющуюся мучачу и услышав заявление диск-жокея, что танцы заканчиваются, несколько опешил. Как мне показалось, он ощущал даже некую вину передо мной. Не снабдил мучачей. Что делать? Он не понимает, что наличие мучачи конкретно сейчас не является для меня самоцелью. Объясняю, что у меня есть мучача в Москве. Он парирует тем, что у него в Гаване тоже есть мучача, но та мучача далеко, а твоя – еще дальше. Тебе нужна мучача! Нам нужны мучачи! Тут, прямо здесь, прямо сейчас. И точка. Для него это дикость, как это так, приехал, и не обеспечен мучачей. Мучача – это элемент базового набора, как ботинки и зубная щетка. Она должна быть – и все.
Включается план Б. Выходим на улицу. По причине окончания танцев мучачи с кавалерами и без оных в массовом порядке высыпают на улицу. И начинается комедия: мой друг хватает по одной, по две мучачи и как петухов на базаре предлагает мне:

– Нравится?
– Не-а.
– А эта?
– Нее.
– Ну а эта?
– Ну… эта…
– Значит, нравится, – обращается к мучаче: – Сколько?
– Сорок.
– Сорок баксов??? Это уже не нравится мне!! – выкидывает мучачу обратно в толпу.

– Эта?

– Не нравится.
……

Да, конечно, где-то на подсознательном уровне желание отведать кубинскую мучачу меня подгрызало, однако еще вся Куба впереди, много хороших мест, пляжей и пейзажей, а негритянский квартал, в проходной комнате, с кудахчущими курицами за стенкой, да еще и с довольно посредственными мучачами – нет уж, увольте. Даже начитавшись рассказов о дешевизне и доступности кубинских мучач, наполеоновских планов я перед собой не ставил. Все, скажем так, в целях экспериментальных и чисто познавательных. Без перебора. Как в плане алкоголя, так и в плане мучач. Поэтому кудахчущие куры помноженные на посредственность мучач несколько диссонировали с моими представлениями о кубинской романтике, тем паче экспериментальность и познавательность целей резко убавлялись в связи с тем, что мучачи, так сказать, были бы добыты не совсем естественным путем, а в результате банального торга. В общем, отшили всех мучач.
Вот так, несолоно хлебавши, мы идем спать. Я особо не расстроен: вся Куба впереди.

***


Утро. Петухи. Истошно орущие петухи. Поскольку окна в комнате отсутствуют, а оконные проемы закрыты лишь неким подобием деревянных жалюзи, шумоизоляции от этих птиц нет, они орут, не дают спать. Орут, кудахчут, единственное – не клюют. Заснуть не могу. Вода по-прежнему не работает. Мой друг ушел на тренировку по боксу. Дарю его маме китайское полотенце, которое бросаешь в воду – и оно вырастает в размерах, бог невесть откуда у меня взявшееся, и прошу передать презент для приятеля: часы на шею с секундомером.
Я уже понимал почти половину того, что говорил мой друг и уже освоил азы негритянского кубинского испанского языка – но мне нужно отсюда уезжать. Меня ждут новые приключения.

Пешочком вышел из города; тут меня (пожалуй, единственный раз за все путешествие) подобрали автостопом (обычным таким автостопом) кубинцы на огромном существе, в далеком прошлом называвшемся автомобилем. Довезли до пляжа Анкон. До обеда я провалялся на нем, потом решил двигаться в ботанический сад. Кучу времени простоял на трассе, машин почти нет, плюнул на ботанический сад, разузнал, где дорога, ведущая на Тринидад. Картина маслом: кучкующиеся на обочине кубинцы ждут транспорта. Добрался с ними до развилки, там выжидающих транспорт аборигенов еще больше. Скучно. Какой-то перец продает сладкие печенья по рублю, покупаю. Паршивые. Но кушать нужно, иначе умрешь.

Наблюдаю интересного человека в желтом костюме, который останавливает машины, узнает, куда они едут, кричит толпе, из толпы выбегает кто-нибудь, прыгает в машину и удаляется. Желтый тип берет за свои услуги железный рубль и аккуратно опускает его в металлическую коробку, висящую на поясе. Испытываю к нему подозрение: любой человек в форме, узрев во мне иностранца, может отправить подальше от кучи кубинцев и не поможет уехать, а будет только мешать. Что это за фрукт, я узнал чуть позже.
За сутки ничего полезного не сделал: загорел только на пляже и немного попрактиковался в итальянском. Хочется заняться чем-нибудь дельным. Дарю плюшевого ежа маленькой девочке, поджидающей вместе со мной транспорт. По законам жизни, когда ты делаешь что-то хорошее, это хорошее возвращается тебе. Мама девочки довольно доступно объясняет мне, что до Тринидада надо ловить несколько машин, на одной не уедешь. Объяснила также механизм работы того желтого гражданина: он – специальный работник, оказывающий услуги по автостопу (что в принципе я и так понял). Что он делает? Он тормозит машины (не все, с определенными номерами), и – мало того – все машины, которые он стопит, вроде как, обязаны остановиться. Своеобразный инспектор по автостопу. Дальнейший сценарий действий мужика описан выше; он работает на государство и его должность даже как-то по-особенному называется. С ним связываться не хочется, я вижу грузовик и залезаю в него.

[Устинов]

Глава 5. Полицейские «Жигули». Ночь под охраной.

Вечереет. Мы несемся по локальной дороге, недолго, с полчаса, постоянно останавливаемся, чтобы подобрать местный люд. Я помогаю всем: затаскиваю их котомки с помидорами и прочими снадобьями в кузов, мучачам – молодым и старым – подаю руку. Народ едет. Народу весело. Все счастливы.

Темнеет. Останавливаемся в какой-то деревне. Машина дальше не пойдет. Большая часть народу сошла по пути, кто-то разбрелся по деревне, в сторону Тринидада нужно только мне и еще двум нерезидентам.
Общаемся. Машин вообще почти нет; те, которые проезжают – не останавливаются.
Совсем темно, и я решаю, махнув рукой, идти ставить палатку в деревню. А что делать в городе, на ночь глядя? Попутчики явно расстроились, думали, я материально поспособствую дальнейшему продвижению их в сторону Тринидада.
Ложиться спать на пустой желудок негоже. Подхожу к какой-то хижине, на веранде горит свет. Под светом – куча аборигенов разного пола, больших и маленьких, черных и не очень, занимаются ничегонеделанием. Картина как в мексиканских сериалах: толстые негроидные тётки с заплывшими лицами грызут всякую дрянь, вокруг ползают дети, мужиков не видно.

– Мир дому вашему! – приветствую их на ломаном испанском.
Тётки просветлевают. Не каждый день в их убогой деревне появляются новые лица, да еще и иностранного происхождения. Объясняю им, кто я и что я. Что хочу поесть, могу заплатить любыми деньгами: песо кубано, песо конвертибле. Параллельно одариваю молодежь ниже одного метра ростом всякими разными игрушками: самолетами, солдатами, машинками. По сарафанному радио разносится, что тут кто-то раздает игрушки. Слетаются дети из соседних домов. Весело. Они меня обучают: медленно диктуют наименование каждого подарка на испанском. Учу язык: прогресс налицо. Пока готовился ужин, выучил наименование всех вещей из своего рюкзака. А вы думали, испанский учат на курсах, рекламируемых на листовках в метро? Нет, испанский учат в негритянских деревнях Кубы…

Вот и ужин готов, сажусь кушать. Бедно. Но много. Гость как-никак. Опять пытаюсь дать им денег. Тетушка улыбается: не надо.
Сижу, употребляю пищу… и тут – приезжает полиция. Полиция на «Жигулях». Обычная такая шестерка. Как в Рязани или Воронеже.
Я озадачен. Понимаю, что полиция приехала за мной и что сдали меня эти гостеприимные хозяева.
– Руки из карманов, где твой документ? – спросил на Ленинградском один знакомый мент. Разницы две. До Ленинградского вокзала 13 часов лету и потом час на машине, плюс мент слегка загорелый и по-русски не говорит… Протягиваю паспорт. И заодно свою дорожную грамоту .

Текст грамоты был примерно следующий: предъявитель сего документа, Устинов Роман, делегирован от Всероссийского общества путешественников, на славный остров Куба, дабы вникнуть в особенности менталитета, изучить историю, язык и прочие особенности кубинского народа. Всем сознательным товарищам, кои будут оказывать посильное содействие вышеупомянутому гражданину, выражается особая благодарность от Всероссийского общества путешественников. Всем же, кто содействовать не будет, а будет пытаться использовать гражданина Устинова в своих корыстных целях, благодарность не высказывается. Ни печати, ни подписи. Бумага из принтера с фотографией. Но, как известно, в большинстве стран мира, тем паче в социалистических или в тех, где социалистические пережитки до конца побеждены не были, люди больше привыкли верить бумажке, а не человеку (Куба и Россия – яркие примеры подобных стран). Менту бумага нравится. Берет паспорт, берет бумагу, садится за стол, начинает звонить куда-то.
Что делать? Высказываю свое недоумение хозяйке дома.
– Все, – улыбается, – в порядке. Они только проверят документы и уедут. Просто так положено.
– Положено значит… А у нас, – говорю, – в России, не положено. Просто так менты документы не проверяют.
– Неет, у нас все в порядке. – Тетка вообще очень грамотная попалась: понимает, что мне трудно общаться на испанском. Поэтому она конструирует примитивные фразы и простейшим незамысловатым испанским языком объясняет следующую прозрачную схему: на Кубе полиция и кубанос – амигос, кубанос и туристос – амигос, полиция и туристос – амигос. Все амигос.

– Ну вы, говорю, даете. Прямо коммунизм какой-то. А звонит он куда?
– Звонит в миграционную службу, проверить, легально или нелегально ты проник на остров.
Сам я параллельно пытаюсь вникнуть в суть беседы камрада в униформе с человеком на том конце трубки. А происходит следующее: мент, отложив паспорт в сторону начинает ЗАЧИТЫВАТЬ текст моей филькиной грамоты В ТЕЛЕФОН. И на том конце, похоже, её одобряют и говорят, мол, помочь нужно, раз в грамоте написано.
– Всё, говорит, в порядке, надо тебе помочь.
– Как помочь-то? Мне, – говорю, – помощь не нужна. У меня есть палатка, в ней буду спать.
– В гостиницу тебя везти надо.
– В гостиницу не надо. Гостиница – не бюджетно. Палатка – бюджетно. Буду спать здесь, в деревне, в палатке.
Мент чешет репу. Снимает головной убор. Умственная работа отражается на его лице. Вот, думаю, дела. Начинаю понимать, что проблемы-то не у меня, а у мента! Это ему нужно думать, куда меня пристроить, а не мне – где ночевать. Это ему начальство дало установку обо мне позаботиться. Это у него могут возникнуть сложности, если со мной что-то случится. «Ты думаешь, мне дали пятнадцать суток? Неет, это ТЕБЕ дали пятнадцать суток!».
– Поехали, – говорит.
– Ну ладно, поехали.

Ох, как же жалко, что представители власти не разрешают фотографироваться с ними и с их машинами. Как я его ни упрашивал запечатлеть процесс аккуратного заталкивания меня в транспортное средство Ваз-2106 с полицейской атрибутикой, нельзя – говорит – и все. Максимум, чем смог помочь – сфотографировал на прощанье меня с моими гостеприимными кормильцами-стукачами. Никакой обиды я на них не держал, раз положено стучать – значит положено. Распрощались душевно, на мажорной ноте.

Очень весело прокатиться на шестерке. На ментовской шестерке ночью по Кубе! В негритянском квартале ночь я пережил, в передрягу не попал; в палатке уже пару раз ночевал: и в городе, и на пляже; с кубинцами в их коллективном такси ездил, в кузовах грузовиков тоже. Если и из ментовки выкарабкаюсь – совсем хорошо будет. Будет, о чем внукам рассказать.

Ну что ж, движемся в сторону Тринидада. Это уже позитивный момент. Полицейский мне поможет. Вспомнилась сказка дядюшки Римуса про братца Лиса и братца Кролика. «Братец Лис, не бросай меня в терновый куст!..». А что если начать канючить: дядюшка милиционер, не вези меня в Тринидад. Довезет, нет? Ладно, пусть везет куда хочет, главное – движемся в правильном направлении, в сторону Тринидада.
Он, наверное, хочет вывезти меня из зоны свой ответственности, в соседнюю провинцию – и дело с концом (мы как раз находились на границе двух провинций). Но мент оказался сознательным.

– Куда едем-то?
– В иль центро туристико.
– И что делать там будем?
– Будешь там жить. Там будет твоя каса.
– Моя каса со мной, – показываю на палатку. – Каса кампанья .
– Твоя каса – опасно. Центро туристико – не опасно.
Приезжаем. Тут уже мент берет инициативу на себя и начинает разъяснять всем, кто я такой. Что мол, турист, но турист особенный. Народ сползается, хлопают глазами. Время – ночь.

Весело быть в центре внимания. Хорошо, когда о тебе проявляют заботу, тем более менты. И особенно приятно на сытый желудок. Я никуда не тороплюсь, мент взял заботу обо мне на себя. Думать ни о чем не нужно. Сижу, пью колу, общаюсь с кем-то из персонала. И тут мент договаривается с хозяином гостиницы, чтобы тот разрешил поставить мне палатку на пляже гостиницы. Но! Чтобы со мной ничего не случилось, хозяин гостиницы выделяет мне на ночь охранника, дабы тот дежурил при моей палатке до полного моего пробуждения.
Ура! Вопрос с ночлегом решен. Жмем друг другу руки: я – хозяину отеля и менту, мент – всему персоналу, все довольны, а я иду спать. Снабжаю охранника плеером, чтобы ему было нескучно меня охранять.

[Устинов]

Глава 6. Путь в Сантьяго

С утра опять петухи, трасса, очень долго жду, но в итоге уезжаю. Меня подхватывает какая-то престарелая немецкая пара на арендованном автомобиле. Они движутся в Топес-де-Кальянтес – национальный оздоровительный парк, расположенный в горах и отличающийся чудесными пейзажами и чистым воздухом. Несколько километров не доезжая Тринидада дорога уходит вверх, в горы. Говорят, там красиво. Принимаю решение ехать с ними. Но тут вдруг мои шоферы вспоминают, что неплохо бы заправиться. Поэтому едем дальше, мимо поворота, в Тринидад.
Топес-де-Кальянтес в итоге оказался одним из немногих красивейших мест, о непосещении которых я действительно пожалел впоследствии.

Въезжаем в город, и я к нему прилипаю. Примагничиваюсь. Уезжать не хочется. Не хочется не только из-за красоты и оригинальности населенного пункта. Ведь я так много о нем слышал, читал и мечтал. Нельзя отсюда уезжать, просто нельзя. Так долго двигался к нему. Медленно, преодолевая все трудности и терпя лишения, ночуя в палатках и трясясь в ментовозках. Двести километров и почти 4 дня. Уезжать нельзя. Нужно оставаться тут. Тринидад не похож на другие города. Мощеные улочки, в тесноте которых ютятся музыканты, извлекая простые народные мотивы из неизвестных мне инструментов и ждущие денежку от туристов в качестве вознаграждения. Не просто грязные, а очень грязные дети, единственным развлечением для которых служит деревяшка с прикрученным к концу колесом, за ней они бегают толпой. Крайне бедный город. Но вместе с тем – красивый. Решено: остаюсь. Единственное, что напрягает – толпы, просто уйма туристов. Я знаю, где туристов нет. Нужно идти в трущобы, в отдаленные кварталы. Несмотря на то, что город маленький, отдаленные кварталы есть и тут. Иду.

Первое, что я увидел, после нищеты, это то, как какая-то иностранная гнида неизвестного мне происхождения, шла по улице и широкими взмахами руки раскидывала по улице конфеты, тем самым угощая детей, похожих на маленьких обезьян. Турист, буржуйской наружности, в очках и с фотоаппаратом, разбрасывает из кулька сладости, а за ним бегут дети и подбирают их. Он идет, улыбается, швыряет конфеты на булыжные улицы, дети, как гиены, налетают на эти сладкие подачки, а ему нравится. Какая-то баба, по всей видимости, его жена, снимает на камеру весь процесс, а он чувствует себя королем, королем в этом нищем королевстве. Мне доводилось лишь наблюдать за подобным отношением к обезьянам в обезьяньем питомнике на границе России и Абхазии. Их тоже кормили туристы, швыряя им еду на пол, а они слетались и дрались за эти подачки. «Но то бензин, а то – дети…» Сука!! Очень хотелось ударить его. Подойти, сказать: они что, обезьяны? Зачем ты так делаешь? Подойди и дай им в руку, если хочешь угостить. Но почему-то я не подошел. Не знаю почему. Так и ушел он, разбросав все конфеты, с чувством собственной гордости и превосходства.

Шарахаюсь по трущобам, завожу беседу с мирно попивающими под забором ром кубинцами. У них – заслуженный выходной. Повествуют о своей работе, кормят меня салатом, сами пьют. Сидим просто на земле, в теньке забора, они отдыхают после трудовой недели, я – после долгой дороги. Мимо изредка проходят туристы, а я наслаждаюсь, чувствуя себя членом кубинского коллектива. (Мама, когда видела фотографии, как я сижу с подобными людьми и мирно употребляю предложенный ими обед, ужаснулась, квалифицировав мои действия как «бомжевание»).

Заканчиваю осмотр прелестей Тринидада его центром. На центральной площади некий политический деятель страстно вещает простолюдинам о счастливом коммунистическом будущем, о том, что нужно работать, и вам воздастся, зачитывает какие-то лозунги Фиделя, Рауля и иже с ними. Кубинцам выделены скамейки в центре площади, они должны вникать в сущность слов, вещаемых громогласным политическим мужем. Иностранцы же стоят поодаль, за созданным полицией небольшим оцеплением. Затем в центр площади выходит хор из школьников, одетых в форму, и они, как мне показалось, пытаются донести до публики примерно то же самое, что и коммунист, только их речевка красиво накладывается на музыку; на высоких тонах что-то поют про революцию. Музыка заканчивается; все расходятся. Воскресная коммунистическая месса окончена. Должное количество информации о быстрых темпах постройки социализма и прочем светлом будущем донесено до пролетариата.

Проникнувшись политическими идеями, отправляюсь на вокзал. Автовокзал в Тринидаде заметить довольно трудно: не сразу найдешь его, затерянного среди узких однообразных улочек; вход в автовокзал не сильно отличается от прочих поворотов в переулки. Выясняется, что туристические автобусы ходят только в сторону Гаваны. На восток, куда нужно мне, а именно, в город Санти-Спиритус – только обычные кубинские пригородные автобусы стоимостью два рубля. Восемьдесят километров за два рубля!! Причем с иностранцев, сажаемых туда же, просят уже три доллара. Им, как ни странно, тоже позволяют ехать на этом автобусе (за неимением других вариантов), и предоставляют приоритет: сажают первыми, без очереди. Но я-то не иностранец. Я – кубинец. И мне не нужен билет за три бакса. Временно откладываю решение вопроса покидания города на вечер, сейчас нужно на море.

Выхожу из города, останавливаю скутер с немцем. Довозит меня до расположившегося неподалеку от Тринидада пляжа, именуемого Анкон. Отдыхаю, обратный путь проделываю опять с иностранцами. Он – итальянец, она – кубинка, обычная такая ячейка общества, проживающего на острове свободы.
Вернувшись на вокзал, завожу беседу с мужичком; выясняется, что он – работник кафетерия при автовокзале. Единственным предложением в этом самом кафетерии оказывается бутерброд с сыром. У кубинцев вообще часто бывает такое: отсутствие выбора компенсируется грамотностью расстановки товара по полкам. Есть, например, в наличии в магазине банка чего-нибудь съестного: артикул один, единиц товара – много, расставят банки пирамидками/домиками, забьют всю полку, – и вроде как создается видимость изобилия. Но тут вообще трудно было понять, что в этом заведении за дверцей что-либо продается. Ничего не выдавало за едальню сие помещение: ни стульев, ни столов – только ценник и коробки с хлебом.

Помогаю продавцу двигать эти коробки. Угощаю привезенным из России чаем в пакетиках – и я становлюсь счастливым обладателем заветной желтенькой бумажки с номерком, во всех цивилизованных странах именуемой билетом, или посадочным талоном. Оказывается, основной бизнес этого человека – продажа бутербродов, ну а в качестве халтурки он выдает прямо перед посадкой билеты, у него их целый рулон (он не барыжничает билетами, а помогает работникам автовокзала тем, что осуществляет выдачу талончиков). А посадка по талону осуществляется весьма забавным способом. Какой-то парнишка выкрикивает цифры, все внимательно слушают и сравнивают с озвученным номером номер со своей бумажки, если назвали твой – нужно ломиться сквозь толпу и сквозь этого парнишку, который сверяет твой номер билета с только что выкрикнутым, – и прыгать в автобус. И вот так, постепенно, в порядке очереди, автобус укомплектовывается до отказа.
Я рад: ведь я не иностранец и даже не кубинец: я заплатил не три доллара, и даже не два рубля; билет мне достался бесплатно – и я уже в автобусе. Простые коммуникативные навыки и маленький пакетик заморского чая – все, что нужно, чтобы сесть в автобус. Настроение резко поднимается, несмотря на позднее время. Я вновь еду ночью в новый город, в новом для себя транспорте и с новыми людьми. Я не знаю, что меня ждет, но я знаю, что все еще впереди! Счастливо, амиго, удачного тебе бутербродного бизнеса!

В Санти-Спиритусе, в который я приехал уже ночью, хотел разбить палатку в городском парке, а наутро заняться осмотром достаточно скудных достопримечательностей. Поселение расположено не на побережье, плюс ко всему уже довольно поздно, поэтому кубинцев не видно, лиц иностранного происхождения – тем более. Бродя по городу, вышел к железнодорожной станции, влекомый желанием прокатиться на кубинском поезде. В здании – станционный смотритель и мирно похрапывающий бомж. Бомж чистый, накрытый белой простыней.
– Когда, – спрашиваю у смотрителя, – поезд будет?
– Поезд ходит раз в два дня. И то, он ходит лишь до соседней станции.
– А зачем тогда станция с таким солидным залом ожидания?
– Ну как зачем, чтобы бомжи спали.

Все ясно. На поезде я вряд ли уеду. Санти-Спиритус расположен несколько в стороне от основной ж.д. артерии страны Сантьяго-де-Куба–Гавана, поэтому сначала нужно ехать на какой-то пригородной собаке с час до ближайшей пересадки – а там уж ждать поезда на восток. Пересадка может затянуться на длительное время, поэтому такой вариант показался мне не очень заманчивым. Прокачусь на железке как-нибудь в другой раз. В городе ловить нечего, центральный парк закрыт, надо шагать обратно на автовокзал.
Слабо подсвеченными переулками выбрел к центральной площади. Тут наблюдается движение. Тут идет вечерний съем. Кубинские пацанчики снимают кубинских мучач. Туристов не видно, много ментов на шестерках, они показывают мне дорогу обратно к автовокзалу. Автовокзал достаточно большой, я хочу уехать с кубинским автобусом. Но особенность кубинской транспортной системы такова, что купить билет возможно только предъявив удостоверение личности. У меня, к сожаленью, оказался только российский паспорт и российский студенческий билет.
– Эстудиантэ?
– Да.
– Давай свой эстудианческий билет.
– Протягиваю свой билет со штампом МГУ им. Ломоносова.
Кассир посмеивается:
– Не пойдет. Ты иностранец. Иди в другую кассу.
Объясняю ему, что идти никуда не хочу, туристический автобус очень нескоро, а мне нужно ехать уже сейчас. Ну что ж, все, чем он может помочь – это показать мне автобус для кубинцев. Автобус комфортный – не железная тарантайка – и почти не отличается от туристического: но ездят в нем кубинцы. На удивление, в автобусе никого нет, однако, конечный пункт его не так далек – Сьего-де-Авила, соседняя провинция.

Санти-Спиритус ничем меня не задел, поэтому уезжаю безо всякой жалости.
Но что-то мне подсказывает, что Сьего-де-Авила мало чем отличается от Санти-Спиритуса, такая же дыра, поэтому там тоже надолго не задерживаюсь. А тут плюс ко всему удачно подходит автобус, на сей раз туристический. Без раздумий залезаю в него, плачу жуткие деньги, но едет он аж до Сантьяго-де-Кубы.

Водители автобуса – мерзкие типы. Во-первых, не знают английского (или прикидываются). Непонятно, зачем брать на работу в автобус, перевозящий туристов, водил, не знающих английского? Мне-то не страшно, ибо всё, что я думаю о них, могу высказать и на испанском, но они опять прикидываются, что не понимают. Во-вторых, в автобусе на полную катушку работает кондиционер, а эти ребята упираются и не хотят его отключать: не положено. На всех доступных языках, включая русский, пытаюсь их заставить выключить это гребаное устройство: холодно. Логика у них простая: вы туристы, поэтому должны ездить в автобусах с кондиционерами; раз автобус оборудован кондиционером, надо его включать на полную мощность; кондиционер – признак престижа, все лучшее – иностранным гостям. Никого не волнует, что в автобусе аномально холодно, плюс десять по Цельсию, а большинство людей в футболках. В-третьих, обещают отдать сдачу в один доллар в конце пути, но не отдают. Ладно. Автобус объезжает все значимые города (Камагуэй, Ольгин и далее по списку) и я решаю, если высплюсь, и мне понравится какой-то город, я закончу свою поездку в этом холодильнике и спрыгну. Спать не удается, хотя едем ночью.

Но ничего, подхватив легкую простуду, приезжаю во вторую столицу Острова Свободы – Сантьяго-де-Куба. Кубинский Питер, так сказать. Быстро нахожу касу, разумеется, нелегальную, безо всяких вывесок и записей в журнал, зато рядом с центром. Бросаю шмотки, иду гулять.

[Устинов]

Глава 7. Сантьяго-де-Куба.

Город Сантьяго-де-Куба похож на Ямайку: люди чернее, чем в западной части острова, одеты в растаманские цвета, на голове у некоторых красуются дреды. Когда-то, видимо, город процветал: виднеются трамвайные линии, от старости вросшие в землю, и даже небоскребы.
Меня посещают мысли отправиться на Ямайку, благо, судя по карте – совсем недалеко: километров двести. Проведя изыскания насчет целесообразности данного путешествия, прихожу к выводу, что 390 баксов за перелет туда-обратно – крайне не бюджетно; более того, по воде добраться до растаманского острова нереально: морское сообщение отменено шесть лет назад. Печально.

В Сантьяго-де-Куба много фастфуда, много еды. Дешевой и паршивой. Ем везде: в гаштетах, на улице, у тётушки, у которой поселился. Ем, чтобы есть. Чтобы наесться впрок. Осознаю, что дальше может быть хуже, надо питаться сейчас. Скупаю все, что вижу: леденцы, лепешки, зеленые бананы, которые невозможно есть в сыром виде, а нужно варить. Фруктов нигде почти не найти: январь – не сезон.
Тут, в Сантьяго, моя мечта об аренде скутера разбивается об очередную глупую кубинскую реальность: для аренды скутера необходимы права, а у меня их отняли нехорошие люди в Москве за езду по встречной полосе.

Бесцельное слоняние по городу заводит меня в интересные места: в тренажерный зал, где кубинцы прокачивают свою мускулатуру, и вход в который стоит один рубль, в библиотеки-прачечные-рынки, в какое-то помещение типа клуба, расположенное в подворотне, где разукрашенная знойная мучача томным голосом исполняет заунывные романсы. На входе сидит билетер, который, почуяв мое иностранное происхождение, пытается меня обилетить, но, увидев, как я достаю из кармана местные песо, улыбается: «Проходи, кубинец». Кубинский пролетариат после тяжелого трудового дня внимает пению исполнительницы, параллельно полируясь ромом прямо из горла, передавая его по кругу.
Смеркается, я и выхожу на главную площадь.

Слышу, как какой-то тип бойко общается на английском, знакомлюсь. Слово за слово, стаканчик за стаканчиком, проникаюсь к нему симпатией. Рассказывает он мне свою историю. Вся информация, конечно, с его слов, но звучало довольно правдоподобно.
Мой новый знакомый по прозвищу Пипиньо (в переводе с исп. – огурец) только что откинулся из тюрьмы: сидел несколько лет за свои политические взгляды. Во всем мире находятся личности, недовольные существующей властью, однако в социалистических странах их заметно больше, к тому же в этих странах есть один момент: этих личностей сажают. По словам Пипиньо, политических заключенных на Кубе – немало: около половины от общей массы находящихся за решеткой. Освободился он совсем недавно и направлялся домой, в свою деревню Эль Кобре, к родителям. Конечно, болтуном Пипиньо был порядочным, но что-то мне подсказывало, что с этим загорелым малым нам удастся спеться. Мне импонировала его начитанность и образованность (знал он ни много, ни мало – восемь языков, и в этом сомневаться не приходилось: я сам слышал, как он свободно болтал на улице и на дискотеке то с немцами, то с голландцами, то с итальянцами). Языки и прочие науки Пипиньо постигал в политической школе, откуда его и забрали кубинские чекисты прямиком на кубинскую Лубянку.

Пипиньо в сопровождении своего друга огромных размеров шляется по городу, здоровается со старыми корешами, все спрашивают, как ему сиделось и как жилось. Так что вроде про отсидку не врет. Большой друг значительно старше самого Пипиньо, учился в Москве на врача, но по-русски не мог вымолвить ни слова, что было, по крайней мере, странно. Друг угощает нас с Пипиньо пивом, я их зову на дискотеку. Обращаю внимание, что Пипиньо любит халяву (кто из кубинцев её не любит?), но я в частном порядке разъясняю ему политику партии: разводить меня не стоит; во всех финансово-денежных переговорах с представителями обилечивающей/разливающей организаций вечеринки общается он, я же оказываю финансовую поддержку. По стандартному сценарию – я студент, приехавший учиться на Остров Свободы. Цены для нас сразу становятся ниже, входим внутрь за какие-то копейки.

Внутри достаточно весело. Пипиньо разводит на секс престарелую немецкую мучачу явно не первой свежести, я же обнаруживаю разукрашенную примадонну, певшую в подворотне, которую я посещал несколько часов назад. Она меня каким-то чудом узнала и стала плясать со мной. На дискотеке пьяные в умат немцы снимают кубинских мучач, мы тоже отрываемся, как можем. Что мне понравилось в кубинской дискотеке, так это то, как музыкой проникаются все присутствующие; танец захватывает каждого, от ди-джея до официантки, танцуют все вперемешку, все со всеми, сальса, не сальса – неважно, и самое интересное – для этого почти не нужно напиваться. Общий задор, отлакированный мохито и Кубой либре, передается и мне. Учу своего нового друга азам русского мата, немцы уже вообще еле стоят и мучачи их почти выносят. Выходим на воздух и мы: дискотека окончена. Смотрю, как у входа полулежит немец, хлопаю его по плечу, посмеиваюсь; весь этот балаган удаляется, и не понятно, кто кого ведет: мучачи немцев или немцы мучачей.

Время уже позднее, Пипиньо зовет меня на пару дней к себе в гости в Эль Кобре, говорит, что родители его ждут, к нашему приезду зарежут индейку. Обещает систему «все включено»: бесплатные мучачи, пир на всю деревню и тому подобные прелести, делая особый упор на индейку. На мнимые обещания я не особо ведусь, но поскольку никаких планов в Сантьяго нет, соглашаюсь (весь мой маршрут диктовался отсутствием планов, поэтому принимать решение ехать туда, а не сюда в последний день/час/минуту приходилось неоднократно). Я, правда, договорился со своей хозяйкой на два дня проживания в Сантьяго, а уехать придется через день, но да ладно. В Сантьяго – я уверен – еще вернусь: после Эль Кобре нужно двигаться в Гуантанамо. Довольные друг другом, расходимся по домам. Выдаю уставшему натанцевавшемуся бедняге деньги на такси: очень уж просит.
Засыпаю.

***
Утро в Сантьяго. На сей раз петухов не было. Была электродрель. Ранним утром пришли какие-то гастарбайтеры штробить стены непонятно для каких целей. Выспаться не удалось, но зато тетушка накормила меня отменным завтраком. С утра я намеревался заскочить в тренажерный зал, заприметивший накануне, благо он находился совсем недалеко от дома, однако Пипиньо пришел слишком уж рано: я даже не успел собрать шмотки. В спешном порядке закидывая остатки завтрака в рот, а одежду – в рюкзак, прошу своего друга объяснить хозяйке касы, что мои планы вновь претерпели изменения и санаторно-курортное лечение в трущобах Сантьяго подходит к концу: уезжаем в Эль Кобре.

Пока я упаковывал барахло, Пипиньо, заметив, как у меня вывалилась из рюкзака красная веревка, которую я хотел было выбросить, быстро подобрал её и присвоил себе. Меня несколько поразила его находчивость, порожденная, по всей видимости, банальной нищетой:
– Ты что, парень, это же веревка! Веревка на шею! Не просто веревка, а красная веревка! – он быстро нашел ей применение: одев на шею, стал использовать в качестве украшения и больше не снимал.
Украшенный веревкой, солнечными очками и моим плейером, Пипиньо тащит меня к своим родителям в деревню Эль Кобре.

Сообщение отредактировал Устинов: 28 мая 2010 - 13:26

[Устинов]

Глава 8. Эль Кобре.

Родители Пипиньо – обычные пролетарии, довольные властью, довольные своей жизнью и тем, что их сына выпустили из тюрьмы.
Яркий контраст политических взглядов Пипиньо и его родителей был заметен даже мне, иностранцу. Несмотря на всю бедность, отец каждый день уезжал в поле трудиться на тракторе, мать работала дома. В доме не было почти ничего, не считая многочисленного мелкого скота, однако обитателей дома это особо не расстраивало, из главного угла жилища на них взирал молодой Че, а мать верила в светлое будущее.

День прошел в посещении разных людей, обитающих в этой деревне, разбросанной у подножья гор Сьерра-Маэстры, и каждый из этих обитателей занимался чем-то своим. Какая-то мучача держала салон по наведению ногтевого марафета – и я материально помог ей, отдав часть своих баночек с маникюрным лаком. Какие-то люди содержали убогий музейчик внутри своего жилища и водили туда туристов. Кто-то жил в полном отдалении от центра деревни, возделывая поля и разводя крупный рогатый скот. Часть людей, считавшихся богатыми, разводили голубей на продажу. Как они мне пояснили, голубиный бизнес – очень прибылен по кубинским меркам: победители регулярных голубиных скачек поощрялись организаторами немалой суммой денег, и голуби – необязательно даже хорошие – стоили на Кубе дороже куриц. Я понаблюдал, как живут, кормятся и размножаются эти птицы в голубятне, сооруженной на крыше чьего-то жилища, потрогал пернатых и остался доволен собой и голубеводами.

Кто-то разводил голубей, ну а кто-то разводил туристов, продавая им цветы и прочий хлам возле известной на всю Кубу католической церкви Девы Милосердия. Посетили церковь и мы, проспонсировав друзей Пипиньо путем покупки у них букета из желтых подсолнухов и возложив покупку у святого места внутри церкви.

Бродя по вечернему Эль Кобре, мы заглядывали в самые бедные деревенские дома, видели, как люди живут без воды, а дети – без игрушек; я одаривал детей игрушками, а людям помогал таскать воду с колонки и из других домов, вода в которых водилась. В квартале, где жил Пипиньо, не было обычных розеток, поэтому нам пришлось раскурочить электрощит, дабы выдернуть оттуда провода и, обмотав их вокруг вилки моего зарядного устройства, кое-как зарядить аккумуляторы для фотоаппарата. В свободное время простой люд созерцал по телевизионному ящику бейсбол или старые записи еще относительно молодого Фиделя Кастро, более простой люд – слушал те же речи по радио, а совсем простой, не имевший ни радио, ни телевизора, а может быть даже и света, шёл в гости, смотреть или слушать Фиделя и бейсбол. Других программ телевизор не показывал. Жизнь текла своим чередом.
Бедная, но корыстная сущность Пипиньо проявлялась все активней: постоянные назойливые просьбы одарить его теми или иными материальными объектами, принадлежащими мне, подкинуть ему денег на раскрутку бизнеса, суть которого он объяснял слишком расплывчато, угостить его друзей чем-либо, купить у его друзей что-либо, дать его друзьям/родителям что-либо – меня раздражали все больше и больше.

Окончательно осознал я отсутствие бескорыстных побуждений Огурца, завлекшего меня в деревню Эль Кобре, когда выяснилось, что пир как таковой нас совсем не ждет, да и финансировать мне придется его самостоятельно. Мама же Пипиньо была очень доброй и правильной женщиной, осуждавшей (я это понимал) корыстные намерения своего сына.

Ближе к вечеру я, тем не менее, затарился дешевым разливным пивом непонятного происхождения в грязной дешёвой рюмочной, в которой заседала, постепенно напиваясь, масса местного населения, и вручил канистру с этой сивухой папе Пипиньо, с которым мы сдружились, совместно разделывая только что зарезанную индейку. Другого пива в деревне ночью не продавалось: все дорогие магазины, предназначенные для экскурсантов и расположенные не в жилой, а в туристической части деревни, были уже закрыты.
Ближе к ночи, когда индейка была поглощена, Пипиньо зазвал меня в гости к мучачам. У мучачей откуда-то образовался музыкальный центр, в который мы засунули привезенный мною из России диск с похабными песнями группы «Ленинград». Постепенно спаивая мучачей остатками алкоголя, я выяснил, что и этот атрибут роскошной жизни деревни Эль Кобре – мучачи – тоже не входит в систему «все включено», обещанную мне Пипиньо, – и оплачиваются отдельно. Такой расклад меня совсем расстроил, и я – оставив достаточно посредственным мучачам свои диски в подарок – отправился спать.

Наутро мне надоело быть доимым Пипиньо, и нам пришлось распрощаться.

Мне было весьма жаль его родителей, которые верили идеалам социализма и держали портрет Че вместо иконы и жили в нищете, но мне нисколь не было жаль самого Пипиньо: когда вокруг каждый кубинец как-то суетится, пытаясь добыть себе на пропитание, он бездельничает, не помогает родителям и клянчит деньги. Вся его сомнительная деятельность – написание антиправительственных книг – мало убедила меня в своей полезности. По всей видимости, это и был тот бизнес, на который так желал получить от меня спонсорскую помощь Пипиньо, но поддержка диссидентской деятельности кубинских граждан не входила в мои планы, поэтому я оставил своему приятелю российский флаг в качестве последнего подарка и уехал.

Пожалуй, Пипиньо был единственным персонажем на всей Кубе, с которым мне пришлось расставаться не по стандартному сценарию. Никаких обниманий, объятий, обменов адресами и тому подобных церемоний не происходило. Я просто прыгнул в камбьон и уехал в Сантьяго, объяснив, что мне пора.
Прощай, Пипиньо, я еду к новым, более бесплатным мучачам!

Сообщение отредактировал Устинов: 28 мая 2010 - 13:27

[Устинов]

Глава 9. Мучача.

Более бесплатная мучача нашлась совсем скоро. Пошарахавшись по Сантьяго и окончательно убедившись, что на Ямайку уплыть мне не удастся, к вечеру я начал свое продвижение в сторону Гуантанамо на пригородном автобусе. Но стало темно, и весь транспорт куда-то исчез. Я очутился на пляже, достаточно густо населенном туристами, и занял выжидательную позицию: пляж – место событий, и события не заставили себя ждать. На лавке рядом со мной сидел местный мужичок, кушавший курицу. Предложил и мне.

– Где будешь жить? – спросил он.
– В палатке – воспоследовал ответ. Он удивился. От предложенной касы партикуляр я отказался. Но менталитет практически любого кубинца таков, что он всегда что-нибудь, да предложит иностранцу; и – по сути – не важно, принесёт ли предложение ему прибыль или нет. Он подумал, что бы мне ещё такого порекомендовать. Слово за слово, он выяснил, что у меня не было мучачи на Кубе. Он снова удивился. И тут нами было замечено на соседней лавке то, чего у меня не было: мирно отдыхавшая мучача. И сразу – помимо курицы и касы партикуляр – начал заодно сватать мне и темнокожую красавицу, заявив, что она приходится ему какой-то дальней родственницей. На Кубе в порядке вещей сватать своих сестер, племянниц и прочих родственниц, красивых и не очень – в этом я убеждался неоднократно. Возможно, родство моих новых приятелей было и надуманным; однако, мне зачастую казалось, что тот факт, что сватуемая девушка состоит в какой-то степени родства со сватающим, по мнению самого сватающего, дает ей преимущества в глазах потенциального жениха. Мне же это было достаточно безразлично: зови её. Свистом мучача была приглашена в нашу компанию, и через несколько минут стало все понятно: у меня будет мучача.

Мучача назвалась школьной учительницей, и я занялся выяснением у нее некоторых особенностей среднего образования на Острове свободы. Также я объяснил ей свою сущность и задачу: объехать все провинции Кубы. Среди ближайших планов назвал Гуантанамо, в котором мучаче бывать еще не доводилось, и решил взять её с собой. Она, недолго думая, согласилась. Кубинцы вообще крайне не мобильный люд: они мало ездят, даже по своему острову. Гаванцы, не имеющие родственников в провинции, из Гаваны особенно никуда не выбираются; провинциалы редко оказываются где-либо за пределами своего муниципального округа, а самым главным путешествием в жизни считают давнюю-давнюю поездку в столицу. Из городов люди редко ездят на дачи, в основном слоняясь по своему кварталу, а из деревень – выбираются в города, только если действительно что-то очень нужно. Причиной тому, на мой взгляд, являются не только проблемы с транспортом, но и общие особенности менталитета кубинцев.

Интересная беседа, а также организованный мною ром, палатка, костёр из сухих лопухов и частей пальм и контрацептические средства с ароматом банана создали максимально романтическую обстановку на нашем кусочке острова и дискуссия плавно переместился внутрь палатки. Однако на всю ночь мучача оставаться там не возжелала, побаиваясь полиции. Третий участник пленума в палатку приглашен не был, и стал неспешно прохаживаться вокруг нашего временного жилища. Функция сводника сменилась функцией стоящего на шухере: он вызвался охранять нас от потенциально могущей появиться полиции. Пусть охраняет, подумал я, и все свое внимание переключил на мучачу. По прошествии некоторого времени раздался пронзительный свист: свистел наш охранник – и мучача стала быстро собирать шмотки: полиция на подходе – и вылетела из палатки. Она действительно боялась, это было видно: кубинкам запрещено иметь какие-либо отношения с иностранцами, несмотря на то, что полиция обычно смотрит на это сквозь пальцы. Мучача исчезла во тьме ночи, я тоже выполз из палатки: полиции никакой не было, чего и следовало ожидать, но расстроился не сильно – и лег спать: было уже поздно. Ночью мучача приходила в гости вновь, принаряженная и разукрашенная, но я спросонья не понял, что она хочет, сказав: приходите завтра, – и пообещав наутро забрать её в Гуантанамо.

Утром же, обнаружив себя трезвым и без перочинного ножика (его, по всей видимости, решил прикарманить наш многофункциональный вчерашний друг), я оценил перспективу таскаться по острову со своей новой подругой как не очень разумную. Возможно, если бы с утра она принесла мне кофей в постель, я бы по достоинству оценил её полезность, но отсутствие кофея, мучачи и ножика внесло свои коррективы, и я, свернув палатку, поспешил выбраться с этого прекрасного Карибского пляжа на автотрассу в сторону Гуантанамо.
Теперь у меня не было ножика. Зато была мучача.

[popados]

Мучача– девушка. Объект возжелания и предмет разговора многих кубинцев, с которыми мне доводилось встречаться.
Существует и мужской аналог – мучачО, в качестве объекта возжелания и разговоров выступает реже.

как мне объяснил один латинос, мучача - это всё же девочка до 15-16 лет, потом идут чики. Мож, заменить?

[Устинов]

Мож, заменить?

Неее, эдак мне из-за одного латиноса весь текст переписывать... Не пойдет

[Устинов]

Глава 10. Гуантанамо.

Мой почти бесполезный путеводитель, содержащий внутри себя еще более бесполезную и схематичную карту, которую я начал рассматривать в трясущемся железном автобусе, показывал, что по дороге в Гуантанамо я могу посетить прекрасный парк Баконао. Я стал выжидать, когда за окнами появится вход в него. Полдня я бултыхался в разных транспортных средствах, ехавших из одной деревни в другую, преодолел никак не больше сотни километров и очутился возле шлагбаума. Доблестные блюстители порядка объяснили мне, что дальше проезд закрыт: запретная территория – Гуантанамо, и, чтобы попасть в сам город Гуантанамо – нужно возвращаться обратно в Сантьяго, а оттуда ехать на чем-нибудь еще. После шлагбаума оставалось всего ничего до Гуантанамо, но дорога была закрыта. Ну а Баконао – это условная территория типа национального уральского парка Таганай, входа в который, по сути, и нет: это просто территория, в которой живут животные и растут тропические растения. Вот такие бестолковые порой бывают карты и путеводители, достопримечательности в которых описаны глупо и непонятно, а нарисованные дороги оказываются закрытыми и негодными для проезда.

Пришлось вернуться; на счастье образовался прямой автобус в Сантьяго, стоил он примерно полтора рубля за 60-70 километров. Опять Сантьяго. Судьба затащила меня сюда уже в третий раз: как-никак восточная столица острова – центр событий и транспортный хаб. В Сантьяго я быстро сориентировался и отыскал камбьон до Гуантанамо за пять рублей. Документы никто не проверял, была жуткая давка, я влез, засунув рюкзак в условный багажный отсек, располагавшийся над местом водителя. Ввиду неровности багажного отсека, тряски и отсутствия амортизации из этого отсека постоянно вываливался мой рюкзак вперемежку с автомобильными покрышками на голову пассажирам. Но пассажиры особой паники не проявляли, и мы благополучно очутились в этом счастливом городе, воспеваемом в песнях, сказаниях и былинах Кубинского народа. Гуантанамо – город, столица одноименной провинции, в которой расположена американская военная база, так не любимая кубинским народом; но что делать, договорные отношения с США об аренде базы были подписаны еще в начале ХХ века, когда отношения со Штатами были куда более дружественными, нежели сейчас, в начале века XXI.

Город поначалу слегка удивил своей бесперспективностью – еще больше, чем все увиденные мною доселе: ни туристов, ни городского транспорта, да и местных жителей было не очень много: сказывалась жара. Картину дополняли трущобные дома разной этажности, на крышах которых сушилось грязное белье. Зато на каждой улице стоял старый агрегат по производству мороженого, оснащенный специальным человеком, помогающим агрегату это мороженое порождать. Большой железный аппарат, который от старости, жары и постоянной работы почти дымился, выдавал на-гора один из видов мороженого: красного, желтого или ванильного. Понаблюдав за схемой, я тоже решил её обкатать; получилось неплохо: съев на разных улицах города с десяток разноцветных шариков стоимостью несколько копеек, я получил легкое заболевание горла.

Из разговоров с местными жителями я понял, что к югу от города дорога закрыта, и к американской военной базе меня никто не пустит: отсутствие трафика плюс КПП на въезде могли существенно осложнить мое перемещение.
«Ну что ж», – подумалось мне. – «Самая восточная точка на моем пути достигнута, можно и назад возвращаться».

Что-то подсказывало мне, что пора возвращаться: нужно еще посетить Гавану и все остальные провинции. Я еще не догадывался, что мне придётся идти дальше на восток. Возвращение назад я решил совместить с уже давно не покидавшей меня идеей прокатиться по железной дороге – и отправился на поиски вокзала. Вокзал Гуантанамо – самая восточная точка железнодорожной системы острова – работает с перебоями. Отправляясь с начальной станции, поезд уже имеет какую-то задержку; к середине пути эта задержка увеличивается; в столицу же поезд прибывает на два-три часа позже положенного срока. Велика же была моя горесть, когда я узнал, что ночных поездов на запад этот вокзал не рождает: ближайший рейс только утром. Помимо этого при покупке билета следовало предъявлять удостоверение личности:

прокатить за кубинца и уехать за копейки не удавалось. Но как мне объяснили станционные работники, непредсказуемость работы вокзала могла сыграть мне на руку: вполне возможно, что поезда появятся. Ближе к ночи на станцию прибывает поезд из Гаваны, который, возможно, развернувшись, поедет обратно. Ну что ж, ждать поезд на вокзале скучно, и я, предварительно познакомившись с молодой медсестрой, изучавшей английский язык по картинкам в своем медпункте, и оставив у нее свой рюкзак, вновь отправился осматривать город.

К вечеру Гуантанамо оживилось. По улицам – как и в других городах – стали слоняться торговцы дешевыми закусками, размалеванные мучачи, лошадиные повозки и прочие элементы хаоса. Полки аптек пустуют, дети запускают воздушных змеев, а по городу неспеша прогуливаются шестидверные машины советского производства Ваз-2101, в простонародии называющиеся ласковым словом «копейка». На Кубе эти транспортные средства реставрировались, перекрашивались в желтый цвет, модифицировались за счет распила кузова и увеличения количества дверей и превращались в такси коллективо: восемь-десять пассажиров, помещаемые внутрь, окупали бензин и приносили какой-то заработок водителю.

Вернувшись на вокзал и разыскав медсестру, был приглашен в её импровизированный офис, заставленный банками и пилюлями. Изобилие было кажущимся: половина банок пустовала. Медицинская мучача, изучив мою сущность и послушав рассказы о путешествии по острову, далась диву. Она нечасто выбиралась из Гуантанамо, еще реже видела иностранцев (зачем ей был английский?) и впервые повстречала такого человека как я: болтающегося по чужой стране с палаткой и с больным горлом.
Прибытие поезда из Гаваны задерживалось. Мучача решила меня подлечить. Нечасто к ней обращались за помощью: должность была почти номинальной, и никто не болел, тем более на вокзале, и тем более иностранцы. Поэтому все свободное время она учила английский. Свободного времени было много, однако, далеко продвинуться в учении ей это не позволило: свои мысли она до меня доносила то на испанском, то на английском, как, впрочем, и я до нее, когда понял, что лимит понимаемости меня ею исчерпан. Я проглотил какие-то таблетки, запив их холодной водой, и тут загудел паровоз. Лечение на этом закончилось, и я надел рюкзак, в надежде, что паровоз развернется в противоположном направлении, в Гавану.

Прямо у нас на глазах кубинцы с сумками начали высыпать на перрон из прибывшего столичного поезда и побежали куда-то за здание вокзала.
– Куда они бегут? – поинтересовался я у медсестры.
– К прибывающему поезду подают специальный автобус, который следует дальше на восток и везет людей в Баракоа – самую восточную оконечность острова. Железная дорога кончается, и дальше люди добираются на автобусе.
Также, как и несколько лет назад в областных городах центральной России, к вечерним электричкам из Москвы подавали автобусы до ближайших райцентров: похожая картина наблюдалась (а порой замечается и сейчас) на вокзалах Калуги, Владимира, Твери, Рязани, Тулы. В нынешние же времена большая часть привокзальных территорий этих городов отдана на откуп таксистам, но в былые времена трафик был организован иначе – и груженых сумками возвращенцев из столицы встречал полуразбитый ПАЗик и вез в Спасски, Шацки, Торжки и Касимовы.

«А почему бы не поехать и мне с ними?» – подумалось мне, – «Ведь город Гуантанамо – не самый конец острова, и мое путешествие не будет иметь логическую завершенность, если я прерву свой путь в этом населенном пункте и развернусь назад. Да и посмотреть Баракоа – старейший город Кубы, на который пять веков назад высадился Колумб, – было бы очень интересно».
Как и все решения, принимаемые во время путешествия, как и все сценарии, происходящие с путешественником – это тоже не выбивалось из общего списка непоследовательных и спонтанных событий. Решение принято: еду.
Медсестра была не очень красивой, но, окруженный добротой и заботой о моем горле, проникнувшийся теплыми чувствами, лак я ей, тем не менее, подарил. Помахав на прощанье рукой, я тоже побежал вслед за торопящимися на автобус кубинцами.

[Устинов]

Глава 11. Баракоа. Ночь в полицейском участке.

Пройдя очередную проверку бдительных кубинских водителей, наплетя, что я студент и еду к бабушке в Баракоа, запрыгнул в автобус и поехал к бабушке. Автобус постепенно пустел, и к вокзалу Баракоа я прибыл почти один.

– Приехали, – сказал водитель.
– Это точно город? – неуверенно спросил я.
– Да, конечная станция, город Баракоа.
«Как же так», – подумалось мне – «ведь мне он представлялся совсем другим: пляжи, море, мучачи».
Темное время суток, отсутствующие мучачи – да и прочие люди тоже, – скалы вместо пляжа, где я собирался поставить палатку, шторм, непроглядная улица, рычащие на меня собаки, да и, наконец, отсутствие бабушки, в наличие которой я и сам поверил за время пути – делали этот город для меня крайне недоброжелательным. Нужно искать место для сна, а его, как назло, не было: ставить палатку на улице – по причине наличия злых собак – и на пляже – по причине отсутствия самого пляжа – я не стал. На вокзальном полу мирно отдыхали кубинцы, накрытые пледами, ожидая утреннего автобуса, однако ночевать я там не собирался: утренняя возня не даст мне как следует выспаться. Городок был застроен пятиэтажками хрущевских времен, и на крыши хрущёвок прослеживались лазы. Идея поставить палатку на крыше пришла мне в голову быстро, но она разбилась вдребезги из-за моей собственной нерасторопности: в процессе карабкания по лестнице с последнего этажа на чердак, я что-то задел, раздался грохот, и из квартиры высунулась настороженная голова кубинца.

– Ты кто?
– Русский.
– Что делаешь тут?
– Палатку хочу поставить.
– На крыше? Нельзя.
– Хорошо, пойду поставлю палатку на соседней крыше, – улыбнулся я.
Он был явно ошарашен. Не менее ошарашен был и я, представляя, как сейчас буду сдан в полицию за неадекватное поведение.
«Этот нехороший человек предаст нас при первой опасности» – почему-то вспомнилась фраза из данелиевского фильма. Так и вышло: не успел я выйти из подъезда и пройти пару кварталов, как из темноты появился стукач в сопровождении полицейского.
«Ну что ж», – подумалось мне. – «Что ни делается, все к лучшему. Переночую в полиции. Вот и вопрос с ночлегом решился».
Полицейский с интересом и любопытством, переходящим в недоумение и подозрение вытаскивал из меня информацию.

– Кто, откуда, что здесь делаешь?
Получив ответы на свои вопросы, спросил, зачем я надумал разбивать палатку на крыше.
– У нас, – говорю, – в Москве, на всех крышах стоят палатки. И ничего, никаких проблем. Поэтому я подумал, что и у вас можно.
– Не-ет, – протягивает мент. – У нас на Кубе такими вещами заниматься не положено.
– Не-ет, – ответил я. – Это не у вас на Кубе, а у вас в Баракоа. В соседней провинции я ставил палатки на крышах, и никто мне этого не запрещал.
На это полицейский не знал, что ответить: по всей вероятности он, как и основная масса кубинцев, был немобилен и в соседней провинции бывать ему не приходилось.

– Что же делать? – спрашиваю я.
– Идем в участок. Будем тебя охранять.
– Пошли, – с удовольствием ответил я.
Участок – каморка три на три метра с лавкой для посетителей и рабочим местом дежурного. Рабочее место состояло из стула, стола, блокнота для записей и сломанного телефона. В подсобке спал второй дежурный.
– Паспорт, миграционная карта? – поинтересовался мент.
Я ему протянул паспорт с желтенькой бумажкой. Бумажка была в не очень лучшем виде.
– О, а откуда у тебя кубинские деньги? – заметил он у меня банкноты с Че Геварой в кошельке. – Туристам же не положено.

Я прикинулся непонимающим.
– Все-то ты понимаешь. И говорить можешь. У тебя даже акцент местный. Где ты выучился языку? – мент проявлял недоверие.
– Тут, на Кубе. Да и не выучился я ему. Так, немного знаю.
Действительно, я пытался проглатывать буквы «с», как это делали местные жители и некоторые явно нешироко распространенные обороты я тоже вставлял в свою речь. Недоверие мента возрастало: он чувствовал, что его обманывают.
– А как и во сколько ты приехал сюда?
– Ну как-как. Так же, как и все: на автобусе. Час назад.
– Автобус для иностранцев прибывает днем. Ночью такие автобусы не приходят.

Городок был маленький, и желание полицейского исполнять свои обязанности и наводить порядок вполне могло бы подтолкнуть его прогуляться до автовокзала и справиться, когда я приехал. Однако создавать проблемы водителю, любезно закрывшего глаза на отсутствие у меня документов, не хотелось, поэтому я начал плести про то, что пришел пешком.
В участок время от времени заходили какие-то люди – гражданские и полицейские, посматривали на меня с интересом, а сцапавший меня страж порядка объяснял им историю диковинного туриста, попытавшегося поставить палатку на крыше. По всей видимости, подобные случаи в населенном пункте случались нечасто, и мент даже немного радовался, что сможет хоть как-то разнообразить свой скучный быт.
Я же клевал носом, однако разбить палатку внутри полицейского участка доблестный блюститель общественного порядка мне не разрешал: не шибко высокого полета была птица, судя по погонам; и ему мог влететь нагоняй от начальства, если бы с утра оно обнаружило неопознанный объект, хоть и не летающий, во внутреннем дворе участка.

Менту я казался персонажем явно подозрительным. Размытая печать на миграционной карточке, местные деньги в кошельке, плохой испанский, но уже с местным акцентом, появление в городе в темное время суток, когда туристические автобусы совсем не ходят – все это явно не давало мне плюсов в глазах блюстителя кубинского правопорядка. Плюс еще ко всему в участке не работал телефон: полицейский не мог позвонить в миграционную службу и удостовериться в моей надежности.
Я же начал осознавать, что полицейский тянет время: он должен дозвониться в миграционную службу, а телефон не работает; разрешить ставить палатку – боится начальства, отпустить меня в город – боится, что со мной что-либо случится. Мне, однако, не казалось, что мент – туп. Он явно был смышленый малый. Было заметно, что все, о чем он заботится – о моей сохранности. Но поведение его было еще менее адекватно и последовательно, чем мое: в должностной инструкции явно не было прописано, что делать ночью с туристами, шарахающимися по крышам в поисках ночлега; а позвонить было некому. Он хотел дождаться утра: либо придет начальство и разру
лит всю ситуацию, либо встанет солнце – и меня не страшно будет отпустить в город. Оба варианта его устраивали. Меня же устраивал вариант, во что бы то ни стало развести его на установку палатки внутри полицейского дворика.

– Я хочу спать.
– Спи тут, на полу.
– Нет, на полу не хочу, я заболею. Я пойду ставить палатку в город, – сказал я.
Я свернул вещички и закинул рюкзак за спину, явно намереваясь уходить.
– Стой! – занервничал мент. – Не положено. Мы должны позвонить в миграционную службу.
– Задерживать меня в участке тоже не положено. Вот тут, ткнул я его пальцем в свой путеводитель на русском, – написано: Куба – свободная страна, можно идти, куда хочешь. Правильно написано?
– Ну, в общем, правильно, – пробормотал мент.
– Тогда я пошел.
– Ладно, – сдался уже тоже уставший и засыпавший страж. – Ставь свою палатку. Только я разбужу тебя рано, как рассветет. – Мент подобрел. Вообще, он был совсем не злым, только слегка обескураженным.
– Хорошо, спокойной ночи.
Он отпер внутренний двор большим тюремным ключом и с интересом наблюдал, как посреди асфальтовой площадки вырастает мой тряпочный дом. Объяснив, где можно умыться и пожелав спокойной ночи, стражник отправился восвояси. Было очень тепло: грело замкнутое пространство и кирпичные стены. Сквозь окошко палатки были видны звёзды и чьё-то сушащееся белье. Мой охранник еще несколько раз за ночь приходил, спрашивал, все ли у меня в порядке, но потом, видимо, уснул и он.

Проснулся я рано.
– Сворачивайся, – мягко приказал полицейский.
– Я свободен?
– Да, у тебя же в книжке написано, что, Куба – свободная страна, – улыбнулся он. Выспавшийся, с поднятым настроением, в залитом солнцем кабинете он производил куда более позитивное впечатление, нежели ночью.
– А как же миграционная служба? – поинтересовался я.
– Телефон так и не заработал, – вздохнул охранник. По всей видимости, не работал он давно, и всю ночь мент ждал не гудка в трубке, а яркого кубинского солнца, медленно появившегося из-за горизонта и разрешившего нашу обоюдную проблему. В городе всё стало не так страшно, появились люди, спешащие по своим делам, бездельники, никуда не спешащие, дети, направляющиеся в школы, лошади, цокающие по асфальтовым дорожкам и везущие в школы детей, и даже военные вертолеты в небе: как-никак, провинция Гуантанамо.
– Счастливо, – пожал мне руку полицейский. Я подарил ему на прощание какую-то безделицу из рюкзака и направился рассматривать просыпающийся городок.

[Устинов]

Глава 12. Трудный побег из Баракоа.

Баракоа – старое и интересное поселение, основанное испанским конкистадором Веласкесом, жители его занимаются добычей бананов, кокосов и какао. По раздолбанным улочкам загорелые крестьяне неспешно тянут тележки с результатами сельскохозяйственной деятельности, рыбаки отправляются за добычей в Атлантический океан, а тучные тётки грызут орехи, сидя на крыльце и поглядывая на медленное течение окружающей жизни.
Городок Баракоа был по-своему интересен и, как выяснилось при свете дня, даже содержал в себе немалое количество кас партикуляр, что свидетельствовало о его туристичности. Несмотря на туристичность города, автобусы приходили в него редко, да и те были забронированы на несколько дней вперед. Выехать из города в направлении Гуантанамо и Сантьяго было трудно. И туристам, и кубинцам. В сторону городка Моа общественным транспортом – невозможно. Но только туристам. На вокзале мне объяснили, что в сторону города Ольгин проехать можно только через юг острова, и что на север от Баракоа, в сторону национального парка имени Александра Гумбольдта, дороги нет. Однако от других, более умных и откровенных людей я выяснил, что в городке существует второй вокзал, специально для кубинцев, откуда можно попытаться уехать в нужном мне направлении. Направление это нужно было мне по нескольким причинам. Во-первых, не хотелось дважды ехать по той же дороге, по которой я добрался в Баракоа, во-вторых, хотелось оказаться в тех местах, куда туристы добираются лишь на арендованных машинах, в-третьих, по карте дорога от Баракоа до Ольгина через Моа была ближе, нежели крюк через южную часть острова: Гуантанамо и Сантьяго. К тому же, для более длинного варианта в Сантьяго требовалась пересадка.

Выяснив, что пересадка требуется и в случае более короткой дороги, я, особо не церемонясь, залез в уже набитый камбьон, готовящийся к отправке в Моа. Я уже привык ездить в камбьонах и, имея весьма схожий с местными жителями вид, не боялся быть выставленным из этого транспортного средства. Прикинув, что билет будет стоить ну никак не дороже десяти рублей, я приготовил бумажку на случай возникновения контролеров. Проверки на входе никакой не было – и я возрадовался и уснул. Однако по странному стечению обстоятельств проверка появилась на выезде из города. Автобус остановился и меня разбудил контролер, что-то пытавшийся у меня выяснить. Я протянул ему заранее заготовленную купюру, но контролер был настойчив и продолжал что-то говорить.
Великий комбинатор Остап Бендер был близок к провалу.
К своему горю, спросонья я не смог его понять и был выставлен на улицу. Как выяснилось позже, просто-напросто нужно было дать чуть больше денег за билет до Моа: направление непопулярное, дорога разбитая, поэтому камбьоны дорогие, рублей пятнадцать за сто километров.
Пришлось возвращаться в город пешком. Философски размышляя, что все, что ни делается – к лучшему, я вернулся на автовокзал, раздумывая, как бы уехать в намеченном направлении. Утренние автобусы уже ушли, и в Моа можно было пробраться только с помощью такси коллективо, рассчитанного человек на двенадцать. Туда-сюда на вокзале слонялись водители, ожидая полной загрузки своих мини-автобусов. Ни одного свободного места в машине быть не должно: иначе перевозка при стоимости доллар за литр бензина станет водителю невыгодной.

В ожидании отправления люди сбивались в кучки возле того или иного транспортного средства. Прибился к одной кучке и я. Иностранных туристов, отправляющихся с этого вокзала в такси коллективо, по направлению в Моа, здесь встречали редко, и поэтому я быстро стал центром внимания. Со стандартным предположением окруживших меня людей, что я – студент, пришлось согласиться кивком, иначе бы водитель забоялся меня брать. К тому же, по информации, впереди нас ждали полицейские проверки. Большинство людей мне очень импонировало, водитель же почему-то нервничал, и я предположил, что продиктовано это моей импортной сущностью. Но импортная сущность компенсировалась моим достаточно кубинским внешним видом, поэтому через некоторое время водитель перестал обращать на меня внимание.
И тут я понял, что если бы не фиаско в камбьоне, жизнь не свела бы меня с таким простым, добрым и бедным человеком, как Сальвадор, сорокалетним мужичком из муниципалитета Моа, провинции Ольгин, простым рабочим с никелевого завода имени Эрнесто Че Гевары. Сальвадор – будучи в отпуске – ездил из Моа в Баракоа покупать в специальной государственной конторе чековую книжку, чтобы потом по этой книжке платить налоги государству. Удивительно – отдать почти недельную зарплату и целый день времени только для того, чтобы съездить за нужной – не ему, государству – бумажкой. Увы, других занятий во время отпуска у Сальвадора не было.

Было жарко. Я предложил своему новому другу попить лимонада, мы отошли на край автовокзала, и у него я выяснил, что причиной беспокойства водителя было отнюдь не наличие меня, хотя он и предпринимал попытки проверить мой студенческий. Все хором заявили, что я его забыл в Гаване, и водитель успокоился. Причина была куда более прозаичной: у водителя отсутствовало разрешение на частный извоз. По некоторой информации, на выезде из городка дежурили полицейские, и поэтому время от времени водитель отправлял кого-то на разведку, а сам в это время ждал на вокзале, прогуливаясь вместе с пассажирами под солнцем.
Пассажиры рисковали быть не довезенными до своего дома по причине отсутствия лицензии у водителя, но зато платили за перевозку на пять рублей меньше в сравнении с остальными предложениями рынка. Но все же, эта цена была дороже камбьона и составляла порядка двадцати рублей.

Наконец-то поступила информация, что дорога чиста, водитель свистнул, пассажиры – в том числе и я с Сальвадором – погрузились в разваливающийся полусамосвал, и мы, петляя по задворкам Баракоа, отправились в путь.

Покинув город, не нарвавшись на милицейскую проверку, водитель возрадовался. Возрадовались и пассажиры, и я с ними тоже возрадовался.
Великий комбинатор Остап Бендер был близок к победе.
Атмосфера явно наладилась.

Дорога была жутко раздолбанной – я понял, почему по ней не ходили туристические автобусы. Но разбитость дороги компенсировалась красотой окружающих пейзажей: недаром парк Александра Гумбольдта занесен в список всемирного наследия ЮНЕСКО. Дорога проходила по горам – если вообще можно было назвать эти небольшие холмы горами, но за счет холмов создавалась не только горизонтальная неровность дороги, но и неровность вертикальная. На этой дороге я впервые увидел настоящий пальмовый лес и – впервые увидел полицейского, промышлявшего автостопом. На одном из постов нас остановили блюстители порядка – вопрос с отсутствием у водителя лицензии решился как-то быстро, однако наш и без того тесный пассажирский отсек пополнился ментом в количестве одна штука.
Недавно разряженная атмосфера слегка напряглась: в машине ехал иностранец, которому здесь было явно не место. Сальвадор сделал знак: молчи, дабы не выдать себя акцентом, смотри в окно.

Не забывая теорию о том, что внутри замкнутой группы кубинцев обязательно найдется один стукач, я все же ожидал какого-нибудь подвоха от пассажиров.
Прыгая на кочках, мой рюкзак, постоянно падал. И тут – из него выпрыгивает бортовой журнал авиакомпании «Аэрофлот» и предательски смотрит своими кириллическими буквами на полицейского. Кто-то из пассажиров не выдержал – и моя теория про стукачей подтвердилась:
– А вы знаете, – обратился он к менту, – с нами едет студент из России.

– Интересно, – ответил полицейский.
Все оживились и зачем-то начали меня нахваливать. Полицейский же даже не удосужился проверить мои документы – и обстановка разрядилась.
Через час мы успешно прибыли в смеркающийся Моа. Взаимные объятья тесной группы дюжины кубинцев, в том числе и полицейского, не знакомых друг с другом всего несколько часов назад – вновь заставили меня проникнуться симпатией к этому доброму и простому народу. И даже наличие некоторого процента стукачей – стукачей не менее добрых и хороших, и стучащих только во благо, – не портило общее впечатление об этих людях. Обнимались и жали друг другу руки и мы с ментом, и толстые тетки с кошёлками, и дети, и взрослые, и мулаты и негры.
Все разбрелись по своим домам. Остались лишь мы с Сальвадором.

[Устинов]

Глава 13. Моа. Сальвадор.

– Тебе нужно в Ольгин? – спросил он. – Завтра рано утром мой приятель поедет туда на своем грузовике, заберет и тебя. А сегодня переночуешь у меня.
– Идет, – согласился я. – Только сперва нужно покушать. – Я был очень голоден. На улицах продавались готовые тарелки с едой. Накормив себя и Сальвадора, я предложил Сальвадору искупаться в общественном бассейне, замеченном мною неподалеку.

«Бесплатные открытые бассейны для горожан – первый шаг к коммунизму» – подумалось мне.
Сальвадор был непротив.
– Но знаешь, – ответил он. – У меня нет трусов. Мне не в чем плавать.
– Не беда, друг, я дам тебе свои.
Сальвадор обрадовался.
Но когда мы подошли к бассейну, нас не пустили, объяснив, что идет тренировка для детей, и предложив искупаться позже. Я же попросил хотя бы вымыться под душем, на что администратор охотно согласился. Здесь, в глубинке, никого не смущало, что я иностранец. Никому в голову не приходило просить денег за помывку или купание в бассейне.
Мы немного расстроились: я – потому что не получил возможности искупаться в бассейне, Сальвадор – потому что ему пришлось так быстро расставаться с врученными на время трусами.

Он с грустью протянул мне мои чистые, пахнущие порошком плавки.
Я заметил эту грусть.
Я заметил эти тоскливые глаза, которые были опечалены отсутствием трусов.
И послевоенный анекдот про деревенского Вовочку, увидевшего во дворе сушащиеся трусы своей учительницы и решившего не идти в школу, разумно предположив, что учительница без трусов в школу не пойдет, превратился для меня в реальность. Не тогда, в послевоенном Советском Союзе, а здесь и сейчас, в двадцать первом веке, на Острове Свободы. У человека не было трусов. Вот так.

– Оставь их себе, – сказал я. – Это будет подарок.
Сальвадор просиял.
– Идем ко мне в гости, – позвал он.
И мы пошли. По дороге мой новый друг рассказывал про свою жизнь. В советское время он воевал в Анголе, а теперь, как и большинство населения городка Моа, трудится на никелевой фабрике имени Че Гевары. Тут я понял, почему в городе стоит странноватый запах, почему воздух обладает желтым оттенком и почему туристические автобусы не приходят сюда ни со стороны Баракоа, ни со стороны Ольгина. Кубинские власти не очень хотели светить все «прелести» этого не очень благоприятного с экологической точки зрения места и показывать изнаночную сторону известного на весь мир чистого и сверкающего курорта, поэтому туристические автобусы сюда не отправлялись. В отличие от Египта, Куба не кишит закрытыми, запрещенными, охраняемыми заповедниками, территориями или военными базами, поэтому теоретически турист может посетить любое место, за исключением, может быть, тюрьмы Гуантанамо, которая является кубинской территорией лишь формально. Но практически, не имея личного транспорта, добраться в некоторые места достаточно затруднительно. Среди таких мест оказался и город Моа.
Жизнь в этом городе не наделила Сальвадора ни хорошим здоровьем, ни достаточным уровнем финансового благосостояния. Другими словами, он был очень беден. Но по-своему счастлив. Я пытался говорить с ним о Че Геваре, о Фиделе, о текущем положении вещей в государстве, но на это он лишь отмалчивался и не знал, что ответить. А что тут говорить, когда его зарплата составляла пятнадцать долларов. На эту зарплату он кормил жену и детей. Больше ему ни на что не хватало.
Увидев его жилище, я понял: вот так живут обычные люди в этой стране, у которых нет связей с иностранцами. Именно так, в нищей, но чистой хибаре, комнаты в которой отделены друг от друга только визуальной перегородкой, а стенки не доходят до потолка. Из всей утвари в квартире находился лишь шкаф с барахлом, полка с посудой на кухне и старый, шипящий телевизор неизвестной марки и года выпуска. Телевизор был единственным развлечением в доме, многочисленные дети лежали на голом бетонном полу и рассматривали дергающуюся картинку. На маленькой придомовой территории в несколько десятков квадратных метров паслись курицы, воды в кране не было: отключили, а стены, пол и кривой потолок были одинакового бетонно-серого цвета.
– Это моя жена, это мои дети – знакомил меня Сальвадор. Жена была молодой, но уже беззубой, и постоянно улыбалась, демонстрируя свою ортодонтическую красоту. В комплекте с внушительным количеством детей, порождающих постоянный шум, они производили достаточно позитивное впечатление и напомнили мне персонажей советского мультфильма про обезьянок.

– А как же соседи? – спросил я. – Не настучат на меня в полицию?
– Не переживай, – ответил мой друг.
Мы пошли гулять.
После нескольких почти бессонных ночей – с мучачей в палатке и в полиции – я валился с ног, однако Сальвадор таскал меня по своим друзьям и знакомым, демонстрируя им иностранца. Я же еле стоял, постоянно путая испанские слова и засыпая на ходу. Интересен был тот факт, что мой друг был в достаточно хороших отношениях со своей первой женой и договорился о том, чтобы её отец – бывший зять Сальвадора – захватил меня завтра утром в Моа на своем грузовике.
Из чувства вежливости я старался не уснуть и принимал улыбки и угощения, смотрел вместе с сестрой моего друга по цветному (!) телевизору глупый бразильский сериал и показывал свои фотографии. Телесериал воспроизводился с видеокассеты, и тем самым просмотр его казался мне еще более глупым занятием. Сальвадор же с неподдельным интересом наблюдал за сценой, происходящей на экране. Наконец он заметил, что я порядочно устал, и мы отправились сквозь желтый туман городка обратно на его окраину, в хижину дяди Сальвадора.
Готовясь ко сну, я долго не мог найти в глубине сумки свою надувную подушку; хозяин начал переживать: не стащили ли чего дети, пока мы гуляли? Любопытные и пронырливые, они пытались потрогать все, что я доставал из рюкзака. Для них было все ново и интересно – на то они и дети, – однако отец строгим взглядом предупредил их: «Смотрите, но не трогайте». Наконец, подушка нашлась. Все вздохнули с облегчением: и мне было бы неприятно, если бы что-то пропало, и им – этим бедным людям – за то, что на них могло бы пасть подозрение. Все было на месте. Несмотря на бедность, корыстных целей эти добрые кубинцы не преследовали.


Детям я подарил цветные значки, которыми запасся дома и новогоднюю маску Деда Мороза. Такую диковинную игрушку дети видели впервые, и мама, боясь, что они её порвут, спрятала в шкаф и приобщила к остальному барахлу до лучших времен. Маму я также одарил лаком для ногтей, а Сальвадору не мог помочь ничем полезным, кроме части своей одежды и небольшого количества денег. За эти деньги я мог бы снять гостиницу и разместиться в условиях, на несколько порядков лучших, по сравнению с жилищем Сальвадора, однако я был рад тому, что имею возможность хоть как-то помочь этому бедному, честному труженику и его семейству.

Мне, как почетному гостю – как я ни противился – была выделена специальная кровать, а все дети легли вповалку на другую, накрывшись куском марли. Ни одеяла, ни подушек в доме не водилось. Как не водилось и будильника. Не было будильника и у меня: свои часы я подарил боксеру в Сьенфуэгосе, а телефон перестал работать в Гуантанамо. Я опасался, что мы проспим, однако рано утром нас разбудил стук в дверь: у порога стоял грузовик, груженный газовыми баллонами, за рулем которого восседал отец бывшей жены Сальвадора.
В самых теплых тонах расставшись с этой бедной кубинской семьей, я был заперт в пассажирскую кабину грузовика и отправился по такой же раздолбанной дороге, как и вчера, в столицу провинции – Ольгин. Кабина была полностью железной, окно зарешечено, замок наглухо закрыт, поэтому в случае падения автомобиля – а ехали мы по напрочь убитому серпантину – выжить мне удалось бы с не очень большой долей вероятности. Тем более, за спиной у нас болталось несколько десятков газовых баллонов. Клаустрофобией я хоть и не страдаю, однако, осознавая, что в момент аварии от меня мало что будет зависеть, и буду я погребен в этих железках навеки, становилось не по себе. Скрашивало мое одиночество лишь бесчисленное количество подбираемых и запихиваемых в этот железный отсек кубинцев, которые тоже ехали автостопом, хоть и платным, вместе со мной в сторону Ольгина.
Однако все обошлось – и мы прибыли в Ольгин.

[Устинов]

Глава 14. Ольгин. Игра в бейсбол. Кубинские педерасты.

Наевшись досыта кусками свиньи, продававшимися в городе в изобилии, я обнаружил поблизости бейсбольный стадион. На счастье, стадион не пустовал: играла команда Ольгина и Гуантанамо. На Гуантанамской трибуне никого не было: для них этот матч был выездным – и я решил болеть за эту команду. Постепенно познакомившись с тренером и большинством игроков, я был приглашен в раздевалку, а потом – по окончании выигранного гуантановцами матча – на поле, немного поиграть. Вспомнил полученные в детстве навыки игры в бейсбол, обменялся автографами и фотографиями, и отправился изучать город.

На главной площади встречаю иностранца и прошу его одолжить телефон, чтобы вставить свою карточку и сделать звонок на родину: мой аппарат сломался. Толстый канадец по имени Билл рассказывает свою историю: в его стране педерастов не любят, показывают на них пальцем. Кубу же он, будучи пидором, посещает часто. В стране, где правительство негласно разрешило проституцию женскую, мужской проституции тоже никто препон не ставит. Билл был женат и даже имел некоторое количество детей, однако его гомосексуальная сущность проявилась по выходу на пенсию, и Билл переориентировался на мальчиков. Основной целью Билла на Кубе являлись не мучачАс, а мучачОс; выступая в качестве спонсора, он получал свои плотские удовольствия в обмен на конвертируемую валюту. Мальчики у Билла были почти в каждом городе.
– Они меня любят.
Действительно, вокруг него терлись какие-то пидорковатые пацанчики с отлакированными волосами и подведенными ресницами – и на фоне огромного Билла они выглядели пестрыми цыплятами. Чувствовалось, что они любили – не то Билла, не то его кошелек.
– Мой дальнейший путь лежит в Гвардалаваку – судя по описанию, неплохой пляж на берегу Атлантики. В Ольгине задерживаться не собираюсь.
Билл попытался меня отговорить:
– Сегодня в городе ожидается карнавал и массовые гуляния, оставайся лучше тут. Однако с касами в Ольгине проблемно. Можешь переночевать у меня.
– Нет уж, – улыбнулся я, – спасибо.
– Тем не менее, я готов всегда помочь тебе. Ты часто можешь найти меня на этой площади.

Количество напомаженных мальчиков с крашеными ногтями вокруг Билла постепенно увеличивалось, и я предпочел ретироваться. С тяжелым рюкзаком я зачем-то полез на гору, расположенную в черте города, дабы лицезреть окружающие красоты. Спустившись, озадачился поиском касы – и вспомнил слова Билла: их было действительно мало, как я выяснил позже, на двухсоттысячный город Ольгин их существовало всего двести штук. Иностранцы – не только пидоры – этот город любят и не обходят стороной, город содержит в себе даже международный аэропорт, поэтому касы обычно заполнены. Ну что ж, и на этот раз не получится подпитать хлипкую кубинскую экономику: придется искать касы нелегальные. И – к моей печали – их тоже не оказалось: почему-то именно в Ольгине – как и на Варадеро – местные жители вписывать к себе иностранцев побаивались, даже за деньги: сказывалась повышенная заментованность города. Вконец, надо мной сжалилась какая-то бабушка, очень боящаяся полиции, но очень добрая и любящая конвертируемые песо. Бабушка сдавала комнаты кубинцам, имея лицензию на подобный вид деятельности, и иностранцев пускать не имела права. Я же убедил бабушку, что похож на кубинца, и она согласилась вписать и даже накормила меня.

Город Ольгин мне очень понравился, и я погостил у бабушки дольше запланированного срока. Гвардалавака так и осталась непокорённой мною. И, сидя через три дня на автовокзале, я вспоминал и больницу имени В. И. Ленина, и огромных жареных свиней, продающихся по кусочкам на улице, и уличных бездельников, и пьяных кубинцев, кучно слоняющихся во время массовых гуляний. Вспомнились и дружки Билла, и разные мучачи, с коими успел завести знакомства, и прочие разные люди и события.

Первую половину ночи перед отъездом я бродил между двумя вокзалами Ольгина: муниципальным (автобусы от него отправляются в маленькие городки в пределах провинции) и транспровинциальным (откуда можно было уехать в Гавану и другие крупные города). Однако, первый был закрыт на ночь, автобусы же со второго ходили редко. Любезно перевезенный охранниками первого вокзала на второй, я повстречал одного из дружков Билла. Хьюго – так его звали – возвращаясь от Билла, ждал автобуса на Сантьяго, рассчитывая к утру попасть на работу. Работал он стоматологом и – по кубинским меркам – получал неплохо: около двадцати долларов. Помимо основного заработка, регулярные наезды Билла на Остров Свободы обогащали Хьюго на сумму, эквивалентную, пожалуй, годовой зарплате, а в качестве бонуса он получал от Билла дополнительные подарки: джинсы, рубашки и мобильные телефоны. Хьюго мечтал переехать жить в Канаду или Штаты, но пока что довольствовался лишь вниманием канадца Билла. Перестанет Билл навещать своих друзей или станет импотентом – и Хьюго, я думаю, решится воплотить свою мечту в жизнь: на зарплату стоматолога на Кубе прожить трудно.
Рассвело. Уехал Хьюго. Прибыл и мой автобус – и я погрузился в него, отправившись навстречу новым интересным событиям…