0
Ужинаю я, значит, на кухне в хостеле, вкушаю амброзию божественную, ниспосланную на землю грешников в виде размороженного эстонского супа. В общем, словами классика, ''сижу тихо, никого не трогаю, починяю примус''. Вдруг в помещение заваливает поддатый детина. Пузо колесом, грудь в наколках, майка в разводах, причёска а-ля постаревший Крис Кельми. Посылает меня сгонять за закусью, и доставить всё это в 213-ый номер. Я культурно объясняю, что не работаю в гостинице, а магазин с едой – за углом. Он продолжает напирать, задавая вопрос ''как же нам организовать продукты в номер так, чтобы никто не пострадал?'’, причём с нажимом на последнее слово. Заглянув в синеву этих чистых глаз, я понял, что сражаться придётся со всей моей бескрайней Родиной, а её, как известно, победить невозможно. Бесполезное это занятие. На место сражённого богатыря придут легионы. Одолеть их может лишь совсем непробиваемая твердыня – меднолицые паспортистки, например, или ушлые армяне из автосервисов. А мне что прикажете делать, по ту сторону баррикад? Стать Челубеем, сойтись с Пересветом на кухне Куликовой, драпать потом, как французы, от Можая до самого Парижу? Замороженный эстонский суп не даёт таких энергий. Невозможно убежать от того, что сидит в тебе самом. Вспомнилось из любимого трека: ''Ах, Россия! Мох в сумерках, телогрейка в катышках, иконка мироточит, радиатор течёт, юбка с вырезом, молочко парное, ножичек в крови, шлакоблоки самовывозом''. Какое всё родное и узнаваемое. Остаюсь на кухне. Лихорадочно вспоминаю, что там было у раннего Тайсона – кажется, два апперкота и потом правый боковой. Ненадёжный вариант, лучше сковородка или половник. Тут у Пересвета зажигается зелёный свет, он осознаёт, что мы из одного войска, что линия фронта проходит этажом ниже, через стойку администратора, где окопались балтийские басурмане, изо всех сил притворяющиеся, что не понимают живого великорусского. Это эстонское правило вымораживает меня ещё сильнее, чем похмельный российский гон.
А с Лёхой (другого имени быть просто не могло) мы сразу же подружились.
Пошли к нему в 213-ый номер, проболтали до полуночи. Он, конечно же, оказался широченной души человеком, добрым и открытым. Запой, что поделаешь. Такой последнюю рубашку отдаст, спрячет от эсэсовцев, рискуя жизнью. Иного и быть не могло, другие люди не наезжают на эстонских кухнях. Чистейший прибалт по маме, он не знал русского языка до 6-ого класса. Глухая тартуская глубинка, национальная школа, отец-казак был всё время на работе. Кубанская кровь оказалась сильнее. Она, как и китайская, въедается сильнее керосина, не разбавляется ничем. Поэтому в Риге и Вильнюсе всё на русском. Таллинн ещё держится. Городок изо всех сил пытается казаться Европой, строит стеклянные билдинги, но получается пока бюджетная версия зевотной Финляндии.
‘’Эстонцы – это пидарасы, - разжёг межнациональную рознь в гостинице эстонский казак. – Будут пить с тобой водку, причём на твои же, а через пять минут позвонят в полицию и заложат, что ты на тротуар сморкнулся''.
Он рассказал, как подобрал однажды измождённого велосипедиста, откармливал его два дня. Опытным путём я идентифицировал знаменитого вело-кругосветчика Владислава Кетова, члена РГО №1. ‘’Я тебе всё рассказываю откровенно, как себе, потому что больше никогда не увижу’’ – сказал Лёха трезвую мысль, допивая из горла местный бренди.
На следующее утро я сидел в холле гостиницы и работал. К стойке выплыло пьяное чудо в джинсах и попыталось что-то объяснить девушке на ресепшен, но та включила эстонский ручной режим и лишь хлопала глазками.
- Слышь, братан, ты вроде по-русски говоришь, - обратился чудо-парень ко мне. – Можешь ей объяснить по-ихнему, что мы пепельницу подожгли, но уже потушили?
- У нас в гостинице нет пепельниц, - округлила глаза эстонка.
Я мысленно пожелал себе какого-нибудь происшествия в Китае, чтобы сразу выучить мандарин, а заодно и кантонский.
- Ну это…мы газеты использовали как пепельницу, а они чё-то загорелись, а мы врубили огнетушитель, а он оказался не такой, как у нас, а как даст струю! – тут человек-катастрофа закатил мутные зенки и захихикал. – Короче, мы всю комнату потушили. Совсем, - добавил он обречённо, обращаясь почему-то ко мне.
- Вы из какого номера? – спросила угрожающе эстонка.
- Из 408-ого.
- За курение в комнате штраф 200 евро.
- А это не в моём номере было! – воссиял соотечественник. – Это в 213-ом!
Он только что сдал Лёху, сдал с потрохами. Я должен был кинуться на защиту, предупредить, спасти от эсэсовцев, не рискуя ничем. Я захлопнул ноутбук, встал и пошёл гулять по городу. Мозги словно туманом затянуло, и противненько так засосало в левой части груди. Наверное, в прошлой жизни я был эстонцем, или немножечко немцем. А может, просто напутешествовался по Европе. Не быть мне Кибальчишом, не хранить Самую Важную Тайну. Прибалты могут смело выдать мне вид на жительство, или 10-летнюю визу, я оправдал все их надежды и вектора. Будете в Таллинне проездом – не ешьте размороженных супов, не предавайте Родину. Через неделю я начну восхождение к базовому лагерю на Эвересте, захвачу с собой побольше чёрных сухарей с бабаевским шоколадом, и обязательно кого-нибудь спасу, обещаю.
Утром у меня был автобус во Псков, к московскому поезду. Я, как опытный странник, поставил будильник на телефоне, собрал рюкзак, лёг пораньше, встал тоже пораньше, по внутреннему будильнику. Умылся, стал готовить завтрак, случайно посмотрел на часы и всё понял. Прилетев позавчера из Швеции, я перевёл стрелки на час вперёд, а про телефон забыл. Автобус уходит через 15 минут. Блинчики остались лежать на сковородке, залитые маслом, открытый йогурт потом кто-нибудь выбросит. Не хватило буквально трёх минут, автобус предательски ушёл точно по расписанию. Вот за это мы все втихаря ненавидим Европу. В Москве любое мероприятие задерживается на час, с железной отмазкой о якобы ужасных пробках, и все счастливы; в провинции ждут опоздавших в два раза меньше, крохоборы. Впереди у меня прекрасная Индия и её поезда, свободные от времени и предрассудков. Свой поезд я догонял на перекладных по всей Эстонии, и это было увлекательно, как дорожное муви. Перешёл границу, словно переметнулся от мамаева лагеря к войску Димитриеву, искупил свой суп. Кто сказал, что Прибалтика – это скучно?
